Горькая сладость - [118]

Он бросил якорь не более чем в двадцати пяти футах от берега. Они любили друг друга прямо на палубе лодки, раскачиваемой их телами в ритме ночной озерной волны. Все было так же чудесно, как и всегда, только с легким оттенком затаившейся где-то угрозы, ибо, как бы они того ни желали, он пока еще не принадлежал ей, а она не принадлежала ему.

Когда все было кончено, Эрик надолго застыл над ней, опираясь локтями о палубу рядом с ее головой. В лунном свете она всматривалась в его лицо, стараясь впитать его в себя, и чувствовала, как прилив любви и нежности волною накатывает на нее.

— «Когда-нибудь...» — как трудно это выразить, подобрать правильное и сильное слово.

Он дотронулся до ее бледного в лунном свете лба и распутал копну золотисто-каштановых волос, разложив пряди по палубе ореолом вокруг лица. Он подыскивал слова, чтобы выразить свои чувства, но он не был ни поэтом, ни философом.

— Я боюсь, что ничего лучшего, чем «люблю тебя», я сказать не смогу.

— Я тоже люблю тебя.

Они несли эти слова с собой к берегу, откладывая их про запас, на грядущие дни разлуки, подкрепляя прощальными поцелуями, цепляясь за них при расставании. Эрик долго еще стоял на палубе, глядя вслед уходящей от него женщине.

Взобравшись на высокий берег, она махнула ему на прощанье и решительно направилась к крыльцу дома.

Из темноты раздался голос. Резкий. С жесткой интонацией:

— Привет, мама.

Мэгги вздрогнула:

— Кейти?

— Я тоже здесь, мадам Стерн.

— О... Тодд.

Не нужно было никакого света, чтобы догадаться, чем они занимались.

— Не слишком ли поздно вы загулялись, молодые люди?

Кейти ответила вызывающим тоном:

— Кажется, не только мы.

Снизу, из-под высокого берега, слышался шум моторов «Мэри Диар», уходящей к центру озера. Мэгги осознала, что Кейти был хорошо виден весь причал, и сейчас, когда глаза привыкли к темноте вокруг крыльца, она поняла, что дочь разглядывает ее ночную рубашку и босые ноги и... какой вывод она сделала, сомневаться не приходилось. Краска стыда залила ее лицо. Ей хотелось крикнуть: «Я старше тебя, умнее и знаю, что делаю и чем это мне грозит».

Но все это теряло смысл, поскольку ее отношения с Эриком — не тот пример, который мать должна показывать дочери.

Эта ночь заставила Мэгги сильно задуматься. Раньше ее не волновали подобные вопросы — то, о чем предупреждают девочек в подростковом возрасте и благополучно забывают: повзрослев, Мэгги считала свои сердечные проблемы сугубо личным делом. Оказывается, не все так просто. Напротив, совсем непросто, когда твоя восемнадцатилетняя дочка встречается с красивым и сексапильным парнем.

Кейти возвращалась все так же поздно, и Мэгги лежала, не смыкая глаз, или бесцельно блуждала по темному дому. Может, стоит поговорить с Бруки по поводу их детей? Да, но зачем?

Бессонница сказалась на ее состоянии, Мэгги стала медлительней, временами чувствовала тошноту, общую слабость. Она никогда не ложилась днем передохнуть, теперь это стало случаться, по ее мнению, как реакция на нервный стресс. Она поправилась килограмма на три. Лифчик перестал застегиваться и, к полному ее удивлению, даже туфли стали ей маловаты.

Мои туфли? Она остановилась у кровати и посмотрела на свои ноги, похожие на пару громадных картофелин. Ого, лодыжки совсем заплыли. Что-то шло не так, как надо. Совсем не так. Все складывалось: возросшая забывчивость, скорая утомляемость, раздражительность, боль в груди, нездоровая полнота. Это начало климакса, да, она уверена — климакс — все его симптомы налицо. Она записалась на прием к гинекологу в Старджион-Бей.

* * *

Доктор Маклин предусмотрительно украсил потолок своего кабинета цветочными мотивами. Лежа на кушетке, Мэгги пыталась определить, что за цветы изображены на потолке. Тюльпаны, лилии, розы — это она знала. А вон те белые — цветущая черешня? Для Дор-Каунти это подходит. Освещение в комнате было рассеянным, косвенным, исходящим от бледно-лиловых стен. Назначение этой спокойной комнаты — создать пациенту умиротворяющую и комфортную обстановку.

Доктор Маклин закончил осмотр, одернул шелестящий бумажный халат Мэгги и подал руку, помогая подняться с кушетки.

— Все в порядке, садитесь.

Она примостилась на краю кушетки и наблюдала, как он откатился на стуле к настенному откидному шкафу и, раскрыв картонную папку, начал записывать результаты своего обследования. Доктору было чуть больше тридцати, он рано полысел, но, в компенсацию ущерба, нанесенного ему природой, отрастил пышные темные усы. Брови тоже были широкими и кустистыми, они как бы брали в скобки его дружелюбные голубые глаза. Наконец он взглянул на нее и спросил:

— Как давно у вас был последний полноценный цикл?

— Мой последний цикл? — Это было незадолго до смерти Филлипа, значит, почти два года назад.

— А как вы понимаете полноценный цикл?

— Ну, как обычно — полные четыре дня.

— А после смерти мужа все резко прекратилось?

— Да, и тогда начались эти приливы, о которых я вам уже говорила. Правда, было несколько беспорядочных циклов, — то ли да, то ли нет, не поймешь, — ничего серьезного.

— А в последнее время у вас тоже были приливы?

Подумав, Мэгги ответила: