Горькая сладость - [117]

Он появился как белое видение на призрачной «Мэри Диар» и встретил ее у перил с протянутыми руками, в объятия которых она впорхнула, как заблудившаяся голубка, вдруг обнаружившая свой дом.

— О, милый, как я истосковалась по тебе. Обними меня, обними меня крепче.

— Ах, Мэгги... Мэгги... — Он крепко прижал ее к обнаженной груди и к белым, закатанным по колено штанам. Широко расставив ноги, он прижимал ее к тонким перилам палубы и целовал так, будто эти поцелуи избавляли его от чего-то страшного и унизительного.

Из глаз ее брызнули слезы и заструились по щекам.

— Мэгги, в чем дело?

Он отступил назад и попытался приподнять ее лицо, которое она старалась спрятать у него на плече.

— Не знаю. Так, по глупости...

— Но с тобой все в порядке?

— Да... нет... я не знаю. Весь день сегодня была на грани нервного срыва. Так, без особых причин. Прости меня.

— Ну что ты! Не переживай и плачь, если хочется. — Он мягко обнял ее, поглаживая по спине.

— Но это глупо. Я намочила тебе всю грудь. — Она хлюпнула носом в шелковистость его открытой кожи и тут же стерла слезы ладонью.

— Продолжай, пусть мокнет. Не усохнет.

— О, Эрик... — Мэгги всхлипнула еще пару раз, ей стало легче, и она уютно устроилась между его раздвинутых ног. — Я не понимаю, что творится со мною последнее время.

— Тяжелая неделя?

Она кивнула и задела головой его подбородок.

— Можно пожаловаться?

— Ну конечно.

Как хорошо, что можно вот так прижаться к нему и вылить все, что накипело на душе.

— Идея нанять Кейти на работу оказалась неправильной, — начала она и рассказала, что дочь регулярно просыпает начало рабочего дня, как ей трудно заставить себя присматривать за нею, о том, что она не может теперь обсудить свои трудности с Бруки, и как сложно оставаться заботливой матерью с повзрослевшим ребенком. Призналась в своей повышенной раздражительности и в абсолютном безразличии к тому, что потеряла надежду на восстановление хоть сколько-нибудь терпимых отношений с собственной матерью. Она сообщила Эрику, что Кейти знает о ее встречах с ним, и у них был неприятный разговор по этому поводу. — Теперь понимаешь, как ты был мне нужен сегодня?

— Ты мне тоже очень нужна.

— Что-нибудь случилось?

Он рассказал ей о той кутерьме, которая царила в доме Майка и Барб начиная с прошлого воскресенья, после нашествия орды по поводу окончания школы Николасом, и что прошлой ночью Барб разродилась девочкой — с двухнедельной задержкой, но крупной и здоровенькой, которую нарекли Анной в честь бабушки.

— За одну неделю они выпустили в мир одного ребенка и впустили в него другого, — грустно заключил свой рассказ Эрик.

— А у тебя — ни одного. И в этом твоя беда, правда?

Он только вздохнул, передернул плечами и, взяв за руки, заглянул ей в глаза.

— Вчера произошло и еще кое-что...

— Что?

— Вчера к матери приходила Нэнси и просила помочь ей со мной помириться, а мой адвокат говорит, что, если я откажусь от попытки восстановить отношения с женой, это произведет плохое впечатление на судей.

Мэгги внимательно вгляделась в напряженное лицо Эрика.

— Не волнуйся, — добавил он быстро, — я люблю тебя. Ты единственная, кого я люблю, и я обещаю, что не вернусь к ней никогда. Никогда.

Он поцеловал ее в губы, сначала нежно, а потом все более пылко и жадно, касаясь ее языка своим.

— О, Мэгги, я так люблю тебя, — сказал он с мукой в голосе. — У меня вся душа изболелась из-за того, что я не могу сразу освободиться, жениться на тебе и положить конец твоим страданиям из-за того, что твои дочка и мать нас осуждают.

— Я знаю. — Настала ее очередь успокаивать Эрика, и, скользя пальцем по его лицу и бровям, Мэгги добавила: — Когда-нибудь это произойдет.

— Когда-нибудь, — повторил он с легким раздражением. — Но когда наступит это «когда-нибудь»?

— Шшш... — Мэгги приглушила его ропот нежным поцелуем, пытаясь отвлечь от переживаний. — Я тоже тебя люблю. Давай сделаем кое-что для наших будущих воспоминаний... прямо здесь под звездами.

Луна отбрасывала длинные тени от деревянных доков, сливающиеся в один бесконечный шпиль на легких покрытиях причалов, которые, сближаясь, превращались в непрерывную линию. Он поцеловал ее жадно, взасос, провел руками по спине и, обхватив ягодицы, воспламеняясь, прижал к себе. Мэгги приподнялась на цыпочки и кончиками ногтей провела по его голове, шее, по плечам. Он обхватил ее груди под свободной рубашкой, скользнул ладонями чуть ниже, приподнял ее к звездам, и держа так, на весу, прижался губами к ее правому соску. Мэгги поморщилась, а Эрик пробормотал:

— О, извини... извини, я слишком нетерпелив. — Мягче и нежнее он заскользил влажными губами по ее рубашке, коже, изгибам тела. Мэгги запрокинула голову к небу, чувствуя, как дрожит ночной воздух и вздрагивают от напряжения удерживающие ее трепещущее тело руки Эрика, и подумала: «Только бы не потерять его, не дать ей выиграть».

Когда Эрик опустил ее, рука Мэгги заскользила по его телу, по груди, животу и наконец охватила его там, внизу.

— Идем, — приглушенно позвал Эрик, сжимая руку Мэгги и притягивая к навесу, туда, где отсвет луны сливался со светом береговых огней, а лица призрачно фосфоресцировали в темноте. Заведя мотор, Эрик уселся на высокое сиденье и, пристроив Мэгги между ног, всмотрелся в темноту Грин-Бей, запустил руку ей под одежду и, лаская внутреннюю часть ее бедер, отчалил от берега. И пока они скользили по глади зацелованного звездами озера, впитывая в свои тела всплески волны, покачивающие корму, Мэгги откинулась назад и поглаживала выступающую часть его брюк, ощущая его терпкий запах и, когда он наклонил голову к ее плечу, — щекотную ласку его волос.