Горизонты исторической нарратологии - [12]
Конфигурация эпизодов в данном случае такова:
>Глава первая.
Эпизод 1 (1.1): Под вербное воскресенье в Старо-Петровском монастыре… (локализация повествуемого во времени и пространстве).
2 (1.2): Скоро и служба кончилась. Когда архиерей садился в карету… (незначительный перерыв в повествуемом времени и перенос в пространстве. На протяжении этого эпизода карета с архиереем перемещается без артикулированных разрывов в цепи состояний).
3 (1.3): – А тут, ваше преосвященство, ваша мамаша без вас приехали, – доложил келейник, когда преосвященный входил к себе… (появление дополнительного персонажа сопровождается переносом во времени и пространстве).
4 (1.4): Преосвященный посидел немного в гостиной… (эпизод выделяется отсутствием келейника и уединением главного персонажа; при отсутствии переносов во внешнем времени и пространстве имеется ряд вставных квазиэпизодов, образуемых изложением воспоминаний героя).
5 (1.5): В половине второго ударили к заутрене. Слышно было, как отец Сисой… (временная граница эпизода усиливается упоминанием нового персонажа).
>Глава вторая.
6 (2.1): На другой день… (эпизод, отмеченный перерывом во времени, организован появлением матери и племянницы; в начальной фразе эпизода они еще отсутствуют, однако она не отделена от последующих абзацем, что не позволяет выделять фразу в самостоятельный эпизод).
7 (2.2): После обеда приезжали две богатые дамы… (после обозначения временной границы несколько повседневных фактов жизни героя обесцениваются единством абзаца, раскрывающего уединение предающегося воспоминаниям героя).
8 (2.3): В спальню вошел отец Сисой… (эпизод образован присоединением к главному герою еще одного персонажа).
>Глава третья.
9 (3.1): Епархиальный архиерей… (композиционное обособление границей главы, введение новой фигуры и наличие локализованного пространственно-временного единства наделяет этот “итеративный”, по терминологии Женетта, фрагмент статусом эпизода).
10 (3.2): Во вторник после обедни…
11 (3.3): После него приезжала игуменья из дальнего монастыря. А когда она уехала, то ударили к вечерне, надо было идти в церковь. (Благодаря временным границам и дополнительной персонажной фигуре этот участок текста, выделенный в самостоятельный абзац, при всей его краткости и незначительности следует трактовать как самостоятельный эпизод).
12 (3.4): Вечером монахи пели стройно… (четкая граница повествовательного переноса во времени и пространстве с появлением фоновых персонажей).
>Глава четвертая.
13 (4.1): В четверг служил он обедню в соборе…
14 (42): Приехав домой, преосвященный Петр…
15 (43): И когда преосвященный открыл глаза, то увидел у себя в комнате Катю… (эта очевидная граница эпизода – появление персонажа – находится внутри абзаца, что отчасти мотивировано полудремотным состоянием героя, отчасти же усиливает ненавязчивый эффект уподобления чуду нежданного явления девочки, чьи волосы подобны сияющему венчику).
16 (4.4): Тихо, робко вошла мать…
17 (4.5): И он вспомнил, что когда-то… (отграниченность этого эпизода манифестирована уходом матери и племянницы в конце предыдущего).
18 (4.6): Он оделся и поехал в собор…
19 (4.7): Когда служба кончилась, было без четверти двенадцать. Приехав к себе…
20 (4.8): – Вы уже легли, преосвященнейший? – спросил он…
21 (4.9): (после ухода Сисоя) Преосвященный не спал всю ночь. А утром…
22 (4.10): Пришла старуха мать…
23 (4.11): Приезжали три доктора…
24 (4.12): А на другой день была пасха…
25 (4.13): Через месяц был назначен…
Последний из эпизодов занимает особое место своеобразного эпилога о матери героя. Архиерей в нем не только отсутствует, но и забыт всеми (кроме матери). Остальные двадцать четыре эпизода четко делятся на две половины по двенадцать. Первая дюжина эпизодов составляет три начальные главы рассказа, вторая дюжина (с тринадцатым эпилоговым эпизодом) – заключительную главу.
Нумерологические изыскания в чеховском тексте небезосновательны. Достаточно напомнить, что у матери умирающего героя было девять душ детей и около сорока внуков (традиционные рубежи поминовения усопших), что актуализирует в ней не только просительницу за всех членов своего материнского рода, но и символическую фигуру носительницы живой памяти об умерших.
В рассказе о предпасхальных днях, то есть последних днях жизни не только главного героя, но и самого Иисуса Христа, апостольское число двенадцать также явственно приобретает символическую значимость. Оно дважды встречается в качестве указания времени; существенную роль в произведении играет литургия под названием двенадцать евангелий; наконец, отец Сисой всю свою жизнь находился при архиереях и пережил их одиннадцать душ, то есть умирающий герой рассказа оказывается двенадцатым архиереем.
Поразительны мотивные переклички, своего рода семантические «рифмы», обнаруживаемые между первыми, вторыми, третьими и т. д. эпизодами двух циклов эпизодизации, составляющих движение чеховской наррации, – подобно тому, как часовая стрелка дважды за сутки пробегает один и тот же двенадцатичасовый круг.
Начальные эпизоды обоих циклов объединены мотивами покоя, благости, весеннего настроения, аналогичного настроению любимого героем первого евангелия.
Исторический контекст любой эпохи включает в себя ее культурный словарь, реконструкцией которого общими усилиями занимаются филологи, искусствоведы, историки философии и историки идей. Попытка рассмотреть проблемы этой реконструкции была предпринята в ходе конференции «Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов», устроенной Институтом высших гуманитарных исследований Российского государственного университета и издательством «Новое литературное обозрение» и состоявшейся в РГГУ 16–17 февраля 2009 года.
Постмодернизм отождествляют с современностью и пытаются с ним расстаться, благословляют его и проклинают. Но без постмодерна как состояния культуры невозможно представить себе ни одно явление современности. Александр Викторович Марков предлагает рассматривать постмодерн как школу критического мышления и одновременно как необходимый этап взаимодействия университетской учености и массовой культуры. В курсе лекций постмодернизм не сводится ни к идеологиям, ни к литературному стилю, но изучается как эпоха со своими открытиями и возможностями.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Мемуары русского художника, мастера городского пейзажа, участника творческого объединения «Мир искусства», художественного критика.
В книге рассказывается об интересных особенностях монументального декора на фасадах жилых и общественных зданий в Петербурге, Хельсинки и Риге. Автор привлекает широкий культурологический материал, позволяющий глубже окунуться в эпоху модерна. Издание предназначено как для специалистов-искусствоведов, так и для широкого круга читателей.
Средневековье — эпоха контрастов, противоречий и больших перемен. Но что думали и как чувствовали люди, жившие в те времена? Чем были для них любовь, нежность, сексуальность? Неужели наше отношение к интимной стороне жизни так уж отличается от средневекового? Книга «Любовь и секс в Средние века» дает нам возможность отправиться в путешествие по этому историческому периоду, полному поразительных крайностей. Картина, нарисованная немецким историком Александром Бальхаусом, позволяет взглянуть на личную жизнь европейцев 500-1500 гг.
В каждой эпохе среди правителей и простых людей всегда попадались провокаторы и подлецы – те, кто нарушал правила и показывал людям дурной пример. И, по мнению автора, именно их поведение дает ключ к пониманию того, как функционирует наше общество. Эта книга – блестящее и увлекательное исследование мира эпохи Тюдоров и Стюартов, в котором вы найдете ответы на самые неожиданные вопросы: Как подобрать идеальное оскорбление, чтобы создать проблемы себе и окружающим? Почему цитирование Шекспира может оказаться не только неуместным, но и совершенно неприемлемым? Как оттолкнуть от себя человека, просто показав ему изнанку своей шляпы? Какие способы издевательств над проповедником, солдатом или просто соседом окажутся самыми лучшими? Окунитесь в дерзкий мир Елизаветинской Англии!