Горизонты - [96]

Я спустился по лесенке. Как раз из учительской все ходили через класс, в котором я должен заниматься. Прошел к учительскому столу. Длинная, большая комната — вся в окнах. Окна с трех сторон. Здание старое, приспособленное. В простенке класса висит список учащихся. Над списком картина: лиса преследует зайца. Лиса рыжая-прерыжая. В углу самодельный столик, заляпанный чернилами. На столике в коробке стоят непроливашки. Три ряда парт. Напротив среднего ряда — стол и табуретка. Я сел на табуретку и взглянул в глубину пустого класса. Завтра заполнят его мои ученики. И я подумал о своей судьбе: «Это серьезно, коллега… Слишком серьезно».

Годы шли трудные. Продукты выдавались по установленным нормам. После обеда мы с Ивановичем пошли в сельповскую лавочку. Мне выдали пшеничной муки на полмесяца, свесили в кулек конфет-катышков, налили пол-литра льняного масла.

— Ни табаку, ни папирос нет, — словно извиняясь, сказал продавец и забросил на плечо конец ярко-желтого кашне.

— Я не курю, — признался я.

— Куришь не куришь, у нас все должно быть выдано по норме. А как же… Положено — получай, и никаких гвоздей. Вот, пожалуйста, припрятал для всякого случая, — продавец выбросил на прилавок пачку «Пушки». — Кури на здоровье, товарищ учитель… А за керосином с бутылью приходи сам или сторожиху пошли.

Муку я передал сторожихе, которая пекла и для Ивана Ивановича. Тесто она готовила по-своему, оно получалось жидким и пироги расплывались, мы величали их «растягаями». «Будут ли сегодня, Аннушка, наши растягаи?» — иногда спрашивали мы. «Будут, будут, соколики, кушайте на здоровье!» — отвечала Аннушка и добавляла в тесто воды. Она, похоже, верила, что чем жиже тесто, тем спорее.

Вечером Иван Иванович проверял ученические тетради, а я, еще не успев привыкнуть к своему новому положению, снова перечитывал на стенах губернскую газету. Читал и думал, как прав был наш учитель Пищухин, который говорил нам, что деревня — передовая линия классовой борьбы. Подтверждение тому — убийство Афони Болотова.

На следующий день я пошел на уроки, как настоящий учитель. Заведующая школой спустилась со мной в класс и представила меня ученикам. Сказала, как меня надлежит им звать, говорила, чтобы они слушались, не шалили, а при надобности поднимали руку. Я смотрел на своих учеников — вихрастых мальчишек и девчонок. Какие они все разные. И никак не мог отделаться от напутствия коллеги: «Это серьезно… Слишком серьезно».

Когда заведующая поднялась в учительскую, я, пригладив ладонью свой ежик, сказал:

— Ну вот, я ваш учитель…

— А мы знаем, — хором пропели ученики.

— Откуда?

— Она же сказала.

— Это наша заведующая, Анна Георгиевна. Я буду вас учить читать, писать, считать… А ну-ка прочитайте мне слово на доске.

Я показал на слово, составленное из азбуки.

— Я-я-я! — наперебой закричали ученики, и все потянулись, ко мне с рукой.

Некоторые поднимали не одну, а обе руки. В классе стоял такой гул, что я говорил, а ученики меня не слушали. Мне пришлось пойти между рядами и опускать руки то одного, то другого на парты. Когда немного стихло, я рассказал, как ученик должен вести себя на уроке и как держать свои руки.

— Я, Арсаныч… Саныч… Саныч…

Сначала я не мог понять, чего они хотят, потом понял, что они так обращаются ко мне. И мне снова пришлось все объяснять, так сказать, снова знакомиться с классом. Мне было забавно смотреть на своих первоклашек и, как бы они меня ни величали, интересно с ними разговаривать. Они смотрели на меня пытливыми, искрящимися глазами. Сколько в них было детской непринужденности, искренности, желания понять все то, что происходило вокруг них.

Когда прозвенел звонок, все повскакали с мест:

— До свиданья, Арсаныч… свиданья, Саныч… — только и слышалось кругом.

— Занятия не кончились, — сказал я. — Приходите на второй урок.

— Придем, — загудело в классе. — Придем…

Когда я поднялся в учительскую, Аполлинария Иннокентьевна спросила:

— А не находите ли, коллега, что у вас очень шумно на уроке, или вы хором учите?

— Я еще не учил их. Я приучал детей, как надо вести себя в классе, как поднимать руку, как говорить…

— Ах, так… Ну что ж, похвально, похвально…

5

С каждым днем я все больше и больше увлекался своей работой. Приходил в школу раньше других учителей и сразу направлялся в класс. Я ждал своих учеников, чтобы побольше узнать от них об их жизни. Так, на второй день я обратил вынимание на обувь детей. Большинство ходило в старых, не раз чиненных валенках, а многие своих валенок не имели и приходили в обуви с чужой ноги. У таких детей я и решил в первую очередь побывать, чтобы познакомиться с условиями их жизни, с родителями. Я давно знал крестьянские семьи, но сейчас в них увидел нечто новое, такое, на что раньше обращал мало внимания. Теперь я стал вроде бы членом каждой семьи, незримым участником ее жизни, советчиком.

После посещения родителей мы пошли с Анной Георгиевной в сельсовет, к секретарю партийной ячейки, в сельпо… И добились: на школу выделили несколько пар валенок. Три пары достались моим первоклашкам. Мы отдали валенки самым нуждающимся детям и самым лучшим в учебе — нашим ударникам.