Горизонты - [94]

— Итак, — словно подводя итог подготовки к работе, произнес я, — наши девицы-красавицы должны подцеплять бревна за концы веревками. А мы с Федей сядем на лошадей и будем бревна таскать в штабель.

— Ловко-то как! — воскликнула одна из девушек.

— А тебя как звать? — спросила меня другая, высокая, белолицая, с длинными косами за плечами.

— Николкой! — не задумываясь, ответил я.

— Николка? — воскликнула та, что пониже и побойчее. И, смеясь, добавила: — Николка-паровоз!

— А вас как зовут?

— Ее Олей, а меня… Да зачем тебе? — отозвалась высокая с косами и, вдруг засмущавшись, склонила голову.

— Итак, она звалась Татьяной, — в тон девушке пропел я.

«Татьяна» взяла конец веревки и молча окинула взглядом берег, заваленный лесом.

— Что ж, начнем, пожалуй… — и, взобравшись на лошадь, я взглянул на девушек. Они уже подцепляли веревками концы бревен.

— А ну, Николка-паровоз, потянем! — крикнула Оля.

Наши лошади дружно взяли, и бревно легко взлетело на штабель.

— Вот и вытянули! — крикнул я и, повернув лошадь, поспешил обратно. — Федя, не отставай, рабочая сила простаивает.

За день мы накатали большой штабель. И устали изрядно, правда. Разместились мы в крайнем доме. Наскоро поужинав, девушки ушли спать в горенку к старушке. Нам с Федей-Федей досталось одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Прихватив его, мы поднялись на сеновал и, зарывшись в сено, быстро уснули.

Проснувшись, я увидел, что солнце взошло и его щедрые лучи, проникнув в щели сеновала, уже протянули к нам свои золоченые нити.

«Итак, она звалась Татьяной», — почему-то вновь сорвалось у меня с языка.

Федя-Федя завернулся в толстое лоскутное одеяло и продолжал спать.

3

Дни осени пролетели быстро. Мы, как говорилось, добросовестно грызли гранит науки. Было немного холодновато, и голодновато, но мы это не считали за большие неудобства. Всегда у кого-нибудь находилось в домашнем чемоданчике немного мучки или крупы, и тут уж мы сообща овладевали кулинарным ремеслом.

Никогда не позабуду, как мы всей компанией варили кашу-повариху. Это было нехитрое блюдо, и мы нередко прибегали к нему. А тут еще с хлебом у нас трудновато стало. Хлебные карточки у всех кончились, и мы несколько дней жили на сухарях в студенческой столовке. «А не отведать ли нам кашки-поваришки?» — сказал как-то Деменька Цингер. Все бросились к нему и начали его обнимать. Оказывается, у него в мешочке хранилось немного ржаной муки. Запасливый же малый! Тотчас вскипятили в чугунке воду до «ключей». Деменька только и упреждал, чтоб вода кипела самыми настоящими ключами, то есть «булькала» и пузырилась. А когда увидел ключи, засучил рукава и принялся «священнодействовать» над чугунком: одной рукой сыпал из стакана муку в кипящую воду, другой помешивал ложкой. На наших глазах вода густела.

— А вы ложки ищите! — оглянувшись, крикнул Деменька.

Он был особенно доволен, шутка ли, такой хороший ужин готовит для всех.

Федя-Федя тотчас же сообразил. Зачем искать ложки, которых не было? Если и были у кого, то нашлось бы всего три-четыре, не больше. А как остальные будут есть кашу? Он взял березовое полено, нащепал лучины и ножом аккуратно почистил березовые драночки, даже один конец, обстрогав, изладил потоньше. «Чем не ложка, и черенок как настоящий получился», — сказал Федя-Федя. Все признали Федину работу удовлетворительной и предложили ему мастерить по подобному образцу «ложки-поварешки».

Вскоре мы сидели вокруг каши-поварихи. Как раз и ложки были готовы. Мы ловко поддевали кашу длинными палочками. Разморившись от еды и несколько подкрепившись, хвалили кашевара: «Ай да Цингер, какую кашу смастерил!» А он в ответ: «Давайте продукты, не это сделаю. Нужны толокно и соленая вода. Будет вам сухомес. Ух, объеденье мамкин сухомес!» — «Свари, Дементий Егорович, умоляем тебя», — просили мы. — «И варить не надо, на холодной воде замесим. Как появятся катышки с горошинку, вот и сухомес». — «Чего там горохом сыпать? Ты сделай, чтобы по куриному яйцу каждая штука была».

Все засмеялись, раскрасневшиеся и довольные. А Деменька, по-хозяйски усевшись за столом, старательно выскребал ложкой горшок с кашкой-поваришкой и думал: «Как я ловко услужил ребятам. Еще бы сделать и сухомес!..»

За холодной осенью, не задержавшись, пришла и зима. В тот год морозы начались рано и стойко держались весь декабрь.

Как-то Николай Григорьевич вызвал меня в учительскую и предложил поехать в школу на самостоятельную педпрактику. Я немного смутился, урок-то у меня не совсем гладко прошел.

— Ничего, ничего, справишься. И у нас не всегда гладко бывает. А ты помнишь, как из положения вышел? — улыбнулся Николай Григорьевич. — Поезжай, с месяц поучишь детей, и обратно. Зачтем.

Я подумал-подумал и молча согласился с учителем. Отстану от ребят — потом подналягу на книги.

— И материально подкрепишься, — продолжал учитель. — В школе три учителя, ты будешь четвертый. Помогут! Лодейка — место чудесное. Записываю, значит. Отдел народного образования очень просит…

— Меня?

— Они, братец, всех вас знают. Пять человек мы отобрали, комсомольцев. Это же для вас великая честь…

«Честь, да еще великая», — удивился я и обрадовался. «Надо ехать!» — решил я.