Горизонты - [98]

С фельдшером Романом Обориным я познакомился в избе-читальне, на спевке. Это был высокий парень в бараньем полушубке черной дубки, в смушковой папахе. Лицо у него было круглое, улыбчивое. Он всем своим видом и поведением походил на крестьянских парней.

— А я где-то вас видел, — неожиданно для себя сказал я.

— А как же, в деревне вместе по гулянкам ходили, — ответил он полушутя-полусерьезно. — Я ведь из-под Котласа, а ты?

— Осиновогородокский.

— Почти что рядом… земляки, — он рассмеялся.

И мы как-то само собой сразу подружились. Роман был старше меня, но это нам не мешало. Вскоре мы поняли: у нас есть общие интересы. Он много читал и тоже, как я, писал стихи. И еще он умел играть на гармошке. Это очень пригодилось нам при подготовке вечера. Гармониста настоящего в селе не сыскать, и Роман Оборин был для нашей самодеятельности находкой.

Анна Георгиевна, наша главная затейница, за неделю предупреждала его:

— Вы уж, Роман Федорович, в среду-то будьте дома… спевочка. Не подведите нас.

— Ну, как же вас можно подвести? Медики да учителя — родные сестры и братья, — и лицо его расплывалось в доброй улыбке.

Роман Федорович теперь частенько заходил к нам на верхотуру. Рассматривая оклеенные газетой стены, он как-то заметил:

— А что же вы одинаковыми газетами оклеили? И почитать тут нечего. Хотя бы взяли мои плакаты, оклеили стены и изучали, как, скажем, вести борьбу с трахомой…

Мы расхохотались. О такой болезни никто в наших краях и не слышал.

— А болезнь эта, братцы, коварная.

— И не пугайте нас, не пугайте, — взмолился Иван Иванович.

Однажды, разговорившись о профессиях, Роман спросил меня, почему я не избрал для себя профессию медика. Немного помолчав, я рассказал случай, происшедший со мной в анатомичке, который определил мою судьбу. Роман рассмеялся. Потом резко встал и стал расхаживать по комнате.

— Конечно, на все должно быть призвание. — И он снова начал расхваливать свою профессию. — Где можно больше принести пользы людям? Где шире простор для исследований? Опять в медицине.

Я внимательно слушал молодого медика. Мне нравилась его увлеченность своим делом.

— В нашей работе тоже много интересного, — сказал я, когда Роман сделал паузу. — Вы врачуете тело, а мы — душу человека.

И вдруг мне показалось, что я сказал то, что и следовало сказать при подобном споре: не следует умалять значение одной профессии перед другой.

— А профессия хирурга? Жаль, что ты не видел, как работает Добряков, — продолжал Роман.

— Ты его знаешь?

— А как же. Я, правда, мало с ним встречался. А вот я знал одну девушку с сестринского…

— Как ее звали?

— Зиной.

— Зиной?! Рассказывай, рассказывай, — попросил я, волнуясь.

7

Роман Федорович учился в медицинском техникуме вместе с Зиной. Вернее, учился не на одном курсе, но в одно и то же время. По его рассказам, Зина была вдумчивой и очень исполнительной студенткой. Ее-то и приметил сам Добряков, и во время операций она помогала ему. Доктор был требовательным человеком, малейшую неисполнительность он не терпел. Работать с ним было непросто. Но он хвалил Зину за редкостную аккуратность и прочил ей хорошую будущность.

Роман познакомился с Зиной на первом курсе. Ему понравилась девушка. Они часто встречались, вместе ходили в кино, театр, вместе проводили свободное время. Наверно, их дружба перешла бы в любовь. Но любви не суждено было расцвесть. Они уехали в разные края, сначала на практику, а потом и насовсем. Роман помнил о Зине и хотел разыскать ее. Он не знал, что судьба девушки была так трагична.

Когда мы разговорились об общем близком нам человеке, я не знал, как мне вести себя: сказать о смерти Зины или умолчать, не огорчая ее старого друга. Если скрыть от Романа правду, он станет вспоминать о Зине и, возможно, после нашего разговора будет разыскивать ее. Долго ли, коротко ли, все равно узнает о ее смерти. Но и огорчать его мне было больно. Как же быть? — думал я и невольно ставил себя на его место.

И я сказал.

— Как умерла? — вскочил Роман Федорович. — Где? Когда? Почему никто не сообщил мне?.. — Он опустился на стул и, обхватив голову руками, казалось, плакал… Нет, он не плакал, он минуту-другую сидел в оцепенении.

— Умереть в двадцать три года… — сказал он. — Был бы там опытный врач… — И, словно упрекая меня в чем-то, добавил: — А вы говорите…

А что я говорю? Я, кажется, ничего плохого о медиках не сказал, — подумал я. — Может, он обиделся, что я предпочел одну профессию другой?.. Да, я выбрал иную профессию, и выбрал не потому, что недооценил специальность медицинского работника, а потому, что как бы по интуиции понял, что принесу больше пользы, будучи учителем. В этом я теперь был уверен. Правда, в детские годы я и не старался выбрать профессию, а как-то случилось само собой, что я поехал учиться в педагогический… А Роман пошел в медицину. И правильно.

— Надо учиться, — тряхнув густыми каштановыми волосами, сказал Роман. — Только вмешательство врача может спасти человека от недуга. — Он помолчал немного. И, комкая в больших ладонях смушковую папаху, добавил: — А тебе спасибо за откровенность…

И Роман вышел. Я слышал, как он спускался по лестнице, жалобно поскрипывая на морозе деревянными ступеньками.