Горизонты - [42]

Станция Луза нам не понравилась. На неприветливом болотистом месте разбросано несколько деревянных домиков. Среди них, пожалуй, самое приметное — одноэтажное здание станции, выкрашенное в грязно-желтый цвет. Говорили, что где-то в стороне есть еще лесозавод. Одно было примечательно: по всему берету высились горы леса, сложенные в огромные штабеля. Наконец-то разыскали в тупике и вагон-лавку. Поднявшись по железной лесенке, мы принялись разглядывать все вокруг. На крючьях висели длинные пиджаки, платья, рубахи. На полках и в ящиках лежали другие товары… Кроме бутылки водки, мы купили по буханке белого хлеба и дешевеньких конфет. Белый-то хлеб с конфеткой — вон какое объедение!

Вернувшись с покупками, мы увидели, что в котелке уже сварился суп-крутоварка. На столе лежали черный хлеб, ложки, стояли две глиняные миски: каждая семья должна своей держаться.

— А мы думали, не найдете лавчонку-то, — ухмыляясь, сказал Яков.

— Ну, как же не найти, она тут рядышком, — ответил отчим и принялся распечатывать бутылку. — Ну, Яков, для успешного начала.

Выпив, они сразу повеселели.

— Слушай, Петрович, завтра надо бы познакомиться с десятником, — сказал Яков. — Подать бы ему стаканчик, лучше участок отведет…

— А чего лучше этого места искать? И рядом… И лес из реки сподручно брать. Только штабелюй…

— Ты уж усмотрел?

— А как же, сразу, как ехали… Здесь и будем катать. Тут, смотри, сколь. Весь берег теперь наш. Любое место бери.

— Верно, Петрович. И в бараке свободно… А лесу-то, верно, катать не перекатать…

Чтоб отогреться, нам тоже плеснули водки. Мы отведали по глотку и долго потом плевались.

После свиной крутоварки, показавшейся очень вкусной, мы получили по толстому ломтю белого хлеба. Мне отчего-то сделалось совсем жарко и весело. Хотелось куда-то бежать. Я выскочил на улицу. За мной — Коля.

— Должно, с водки, — сказал я. — Дрянь водка-то.

— Дрянь не дрянь, а согрелись.

— Устроились хорошо. И дальше пойдет не хуже. Смотри, — размахивая руками, продолжал я. — Река широка, глубока, несет бревна на своих боках, а мы бревна возьмем, на берег вытащим дубьем!..

Я будто старался перекричать ветер. Мне казалось, что я хозяин всего этого берега и кричу ему какую-то веселую песню, только мне одному понятную. И от этого словно распирало грудь.

— Давай поборемся, — предложил я.

Поборолись, по разу опрокинули друг друга на песок.

— Эй, ребята, спать пора! — высунувшись из барака, позвал отчим. — Завтра рано начинать будем.

— А у тебя что-то получается, — сказал мне Коля. — Стихотворенье не стихотворенье, а вроде гладко.

— Не это еще придумаем, — ответил я уверенно и, обнявшись, мы пошли в барак.

Я даже затянул негромко песенку:

По присадам, по лужкам

Утеночки совалися…

36

Выкатывать на берег бревна — работа не сложная. Отчим и Яков Семенович на плаву подводили бревна к берегу. К концам зацепляли веревки, которые крепились за гужи. Мы с Колей сидели верхом на лошадях. Как только отчим взмахнет рукой, мы трогали лошадей с места и они тащили бревна по скользким ошкуренным лежкам к штабелю. Лошади нас слушались, ходили дружно, без рывков, но нам доставалось: часов с шести утра до позднего вечера мы крутились так. Бывало, придешь вечером в барак и сесть на место не можешь.

Длинный деревянный барак с нарами возле стены предназначался для сезонных рабочих. На этот раз рабочих не было, и мы жили в нем одни.

В бараке была сложена печка с плитой. В углу стоял бачок с водой, посредине — длинный стол.

Прошла неделя. Отчим и Яков решили отметить свои успехи. Теперь в магазин отчим пошел сам. Принес тушеного мяса в банках, белого хлеба, суслеников — мягких коричневых пряников, подсолнухов.

Водки нам, конечно, больше не давали. Как только они выпьют, так и оживятся, заведут разговор о жизни. Отчим опять начинал разговор о хуторах. Он поднимал на Рыжке у Миши Мякишева целину и теперь не мог нахвалиться хуторскими удобствами.

— Ведь посуди, Яков, все там, на Столбе, под руками. Навоз ли возить, или жать… Домой и завтракать иди, и обедать; А для скота? Трава там по уши. Или взять машину. Куда ты с ней сунешься дома?

— У меня широкие полосы, — ухмыляясь, отвечал Яков.

— Это, скажем, у тебя.

— И растет неплохо. Зачем нам, Петрович, ехать на хутор-то? Разве там такая земля? Суглинок, а то и песочка прихватишь.

— Так ведь рядом сколько торфу… А смешай-ка, скажем, навоз с торфом, чего получится? Почитай, за что ратует «Сам себе агроном». С умом, так урожай не меньше Украины можно достигнуть. Вон Мише я вспахал землю, диской помял, а потом еще железным зигзагом поборонил. Вырастет хлебушко, ей-бо вырастет.

За две недели на берегу появились три больших штабеля. И Яков Бессолов решил возвращаться домой, надоело, видать.

— Всех денег не увезешь, — говорил он. — У меня вон Оля один раз стукнет молотом — копейка, два раза — две копейки.

— Тебе хорошо, Яков Семенович, за Олину спину прятаться, а у меня за кого? Как, Аркашик, останемся? Теперь, слышь, премиальные пойдут.

Бессоловых задержать не удалось, и мы с отчимом остались одни. На другое утро пришли на берег, смотрим, как выкатывать будем на одной лошади?