Горицвет - [39]

Правый Берег встречал ее радостным криком:

—- Ты приплыла ко мне. Ты прорвалась сквозь такое течение! Ничего, у меня здесь тихо, спокойно, и ты отдохнешь.

Но отдыхать ей было некогда. Дедушка Никандр уже взмахивал веслами, и это означало: пора в путь.

Лодка отделялась от Правого Берега и плыла к Левому, и теперь уже Правый Берег уговаривал ее остаться, не уплывать.

   — Посмотри, как у меня здесь зелено и какой мягкий песок. Тебе будет так приятно лежать на нем.

Но ей не хотелось лежать на песке подобно пеньку или камню. Ей хотелось бороться с волнами, преодолевать течение.

И она плыла. И пока выбиралась к середине реки, он все звал и звал ее:

   — Не уплывай. Останься.

Но как только Лодка выходила на стрежень и течение подхватывало ее и несло, он кричал:

   — Плыви дальше, не останавливайся, иначе течение захлестнет тебя и ты потонешь.

Он глядел, как борется она с волнами, думал: — Пусть уж лучше, она живет возле моего брата, но только пусть живет.

И теперь уже Левый Берег встречал ее радостным криком:

   — Ты все-таки вернулась, это хорошо. Ты устала?

Ничего, отдохнёшь. Здесь тихо. У меня вон какой обрыв. Он загораживает от всех ветров.

«Хорошо, я немного отдохну», — думала Лодка, прижимаясь к его песчаной груди, но с той стороны реки уже кричали:

   — Дедушка Никандр, Лодку давай!

И дедушка Никандр откликался:

   — Даю, даю!

И взмахивал веслами.

Так было всю весну и все лето. А теперь она лежит под навесом сарая, слушает, как воет ветер и шуршит снег, и думает, что скоро опять вскроется река, и она опять будет плавать от одного берега к другому, бороться с волнами. Она опять будет нужна людям.

IV КУДА МОТЫЛЬ ДЕЛСЯ

КОГДА ГЛУХАРЬ ПРОДРОГНЕТ

До восхода солнышка было еще далеко, а Глухарь уже проснулся. Сидел он на березе и хмурил красные брови. Ночью было холодно, Глухарь спал плохо, и потому настроение у него было неважное.

В полях за рощей загоралась заря. Глухарь любит встречать зорю и, когда загорается она, говорит обычно:

   — Ишь огневая какая, как мои брови.

А сегодня посмотрел, как пламенеет и наливается красным край неба, поежился, все еще было холодно, сказал:

   — Вроде и заря, а посмотреть не на что.

В роще с каждой минутой становилось все светлее,

Внизу под деревьями уже можно было различить голубоватые подснежники. На макушку дуба вспорхнула Овсянка и, запрокидывая головку, запела:

   — Смени сани, возьми воз-з-з-з.

Еще вчера слушал ее Глухарь и качал головой: как чисто выговаривает. А сегодня нахохлился, проворчал хмуро:

   — Нашла о чем петь. И так все видят: дорогу развезло, на санях не поедешь, полезай в телегу. Не о санях и телегах петь надо песни.

Из сврего гнезда Дрозд высунулся, хлопнул крыльями — зари-то уже сколько! И засвистал:

   — Филипп, Филипп, приди. Чай пить, чай пить. С сахаром, с сахаром.

Еще вчера слушал его Глухарь и качал головой: «Молодец, чай пить соседа приглашает. Это хорошо. С соседом лучше чай пить, чем ссориться». А сегодня сдвинул красные брови, сказал:

   — Ну. и песня: чай, сахар, Филипп — мелочи какие.

   — Зря. Зря ворчишь, — задергал у речки Дергач.

А Глухарь так и встрепенулся весь:

   — Как это зря? Разве тебе голос дан, чтобы петь о чае с сахаром? И о своем соседе?

Но Дергач стоял на своем:

   — Зря. Зря. Зря ворчишь.

А заря всходила по небу все выше. Были розовыми от ее света поля, розовыми были деревья. И среди них где-то тоненько вытягивал Кобчик:

   — Пи-й-ить хочу, пи-ить хочу, пи-и-ить. -

- Ну вот, и этот о чае, — проворчал Глухарь. — Не приглашает его никто, так он сам напрашивается.

На опушке молоденьким барашком заблеял Бекас:

   — Бэ-э-ээ-ка...

   — Верно, бяка, не песня. Хочется тебе пить, слетай к речке и напейся, а песню не об этом петь надо. Песня для другого нам дана, не для воды, не для чая.

Из чащи долетел звонкий голос Иволги:

   — Слушай, солнышко встает.

Глухарь приподнялся на цыпочки. Точно: из-за полей вставало большое солнце, а вместе с ним шли на землю большой свет и большое тепло. Глухарь расправил плечи.

Иволга пела в чаще:

   — Снова солнышко встает...

Глухарь кивал головой:

   — Да, солнышко — это хорошо. Солнце — это тепло и свет, а без тепла и света нет и радости в жизни. Я вон ночью продрог, и у меня все утро плохое настроение.

Солнце поднималось все выше, Иволга пела все звонче. Глухарь шевелил красными бровями, дакал:

   — Дак, дак, дак. Солнце — это хорошо. Дак, дак, дак.

Это уже он пел свою песню,

ЧЕРНЫЙ БЕРЕТ

В гнезде Снегиря лежал голенький Снегиренок. У него только что прорезались глаза. Снегиренок высунул из гнезда лысенькую голову, смотрел на все и всему удивлялся. Удивился он и отцу Снегирю.

   — О, какая красивая у тебя на голове черная шапочка!

   — Не шапочка, а берет, — поправил его старый Снегирь. — Вырастешь, й у тебя такой же будет.

И улетел на охоту. Он улетал на охоту каждый день, кормил Снегиренка, пока тот.не вырос и не стал взрослым Снегирем.

   — Теперь ты уже сам себя можешь прокормить. Прощай, — сказал ему отец, и они расстались.

Первым делом Снегиренок полетел на озеро. Встал на берегу, попросил:

   — Ты отражаешь облака и высокие деревья, что тебе стоит отразить маленького Снегиря. Отрази меня, озеро.