Гордимся тобой, пионер! - [25]
Вдруг мне почудился знакомый голос с привычными ворчливыми нотками:
— Горе ты моё! Здесь он, говорю тебе. Куда суёшься? Не в ту, не в ту сторону!
В тот же миг испуганное лицо Лёньки показалось над самой моей головой, и он обрадованно закричал: «Здесь он, здесь, нашёл!» — а Петька, шумно вздохнув, немедленно отозвался: «Я же тебе говорил, бестолковый!»
Подсев ко мне, он вдруг заплакал злыми слезами, бормоча что-то непонятное.
Когда они потащили меня, я потерял сознание. Очнулся я в лодке, спрятанной в камышах. Кто-то, кому Петька недовольно сказал: «Не утопи, дьявол нескладный!» — оттолкнул лодку веслом.
Она сразу оказалась почти на середине реки. Петька остался на берегу.
Вскоре мы сошли на пустынный берег. Светила луна. Мой спутник сложил вёсла и вытащил лодку на песчаную отмель. И здесь я узнал его: это был ночной Петькин гость. Повязка полицейского и сейчас белела на его рукаве.
Через несколько минут нас окликнул партизанский патруль.
У партизан
— Ну и поискали же мы вас! А вы не похожи на фотографию вашу! — сказал мне командир отряда при первой же встрече.
— Откуда у вас моя фотография?
— Штаб армии искал вашу группу и прислал нам карточки. Да если бы не Петька, не нашли бы.
— Петька?
— Ну да, наш партизан, пионер из Овражек.
— А полицай?
Командир засмеялся:
— И он помог. Это лучший наш разведчик.
Я узнал, что моим товарищам десантникам удалось пробиться к своим. А я ещё долго оставался у партизан.
Мне очень хотелось встретиться с Петькой, с этим суровым и смелым пареньком, которого я не смог разгадать.
И мы не только встретились, но пришлось нам и воевать вместе.
Дед Андрей Иванович вскоре умер. Гитлеровцы стали подозревать, что изба, в которой один-одинёшенек живёт мальчик, служит партизанской явкой. И Петьке было приказано уходить в леса. Так он попал к нам.
Мы с ним стали неразлучными. Он был такой же, как раньше, так же походил на деда своим насторожённым взглядом, ворчливостью и приговоркой: «Перемелется — мука будет»… Но теперь, когда он оказался среди своих, он как бы оттаял и всё чаще что-то ребяческое проступало в нём.
Однажды Петька пошёл на задание. Он лучше всех знал лесные тропы и заминированные места. Он вызвался провести к «железке», как называли партизаны железную дорогу, наших подрывников.
Группа нарвалась на засаду. Под огнём фашистов партизаны отступили. Они вернулись в лагерь, неся на плащ-палатке убитого товарища… Это был Петя Солдатенков.
Не успели мы опомниться от этой потери, как наш боевой заслон сообщил, что нас окружают каратели.
В сумятице внезапно вспыхнувшего ночного боя мы похоронили Петю у околицы деревеньки, укрепив на шесте доску с надписью…
Собравшись у могилы, мы дали залп почёта и покинули эти места, идя навстречу новым боям…
Вот что рассказал я пионерам деревни «Партизанский холм».
А когда я уезжал, на могиле, посреди сада, между пожелтевшими уже деревьями белела всё та же старая доска, но на ней было выведено несмываемой краской окончание старой надписи.
Сад у деревни «Партизанский холм» стал называться «Садом имени Пети Солдатенкова»…
Теперь осень, и деревья шумят над могилой под порывами ветра, а весной будут долетать сюда шум трактора и песни идущих с работы колхозников. Отряд пионеров придёт сюда, и другие девочки и мальчики будут приносить здесь клятву на верность делу Ленина.
Екатерина Михайловна Рязанова
Старший друг
— Что такое суппорт, знаешь?
— Знаю.
— А станину покажи. Так, верно.
— Да чего вы меня всё спрашиваете? Я станок давно уже назубок выучил, с закрытыми глазами всё показать могу. Вы же обещали сегодня просто поговорить о жизни…
— Ах ты, философ. Погоди, а ну-ка, закрепи резец.
— Пожалуйста…
— Ладно, хватит. Иди сюда, садись рядом. Поговорим…
В школьной мастерской тихо. Выключены моторы, не слышно ребячьих голосов. За окнами нависают сумерки. Горит под потолком одинокая лампочка. Она не в силах осветить просторную мастерскую. Освещён только станок и двое сидящих на ящике у стены.
Старший — невысокий, но плотный молодой мужчина в опрятном рабочем комбинезоне. Другой — совсем мальчик, с круглой, стриженой головой. Живые карие глаза смотрят на взрослого с вопросительным и насторожённым ожиданием.
Они сидят на небольшом и неудобном ящике, но ни тот, ни другой не замечает неудобств. У них интересный разговор. Беседуют они негромко, неторопливо. И уже не в первый раз. Иногда это были разговоры о математике. Старший рассказывал младшему, как приходилось ему вспоминать школьные теоремы, чтобы решить сложный вопрос на производстве. Другой раз они разговаривали о спорте. Здесь уже спокойствие оставляло их. Спорили, даже кричали друг на друга, войдя в азарт. Говорили о домашних делах, о дружбе, о кинокартинах или прочитанных книгах. Разные бывали у них разговоры. Но почти всегда младший спрашивал, а старший отвечал на вопросы и попутно рассказывал случаи из собственной жизни, из жизни товарищей по работе.
Рудольф, вы прошлый раз сказали, что деньги вас не интересуют. Это правда?
— Да как тебе сказать?.. — Старший лезет в карман за папиросами. Достаёт, стучит папироской по коробке. Потом вдруг спохватывается, взглядывает на мальчика и снова прячет папиросу в коробку. — Как тебе сказать?.. — повторяет он. — Тут и правда и неправда вместе.
