Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [75]

В августе 1854 года я отправил находившемуся тогда в Бухаресте в штаб-квартире Омер-паши генералу Замойскому обстоятельный меморандум об этом деле и просил его согласия и поддержки в отправлении экспедиции на Кавказ. Генерал надеялся на дальнейшее развитие войны и на возможность того, что полякам, собравшимся на Пруте, откроется более близкое и плодотворное поле действий. Он потребовал моего приезда в Бухарест и поступления на службу в оттоманскую армию. Я не мог сделать ничего иного, как повиноваться приказу моего политического руководителя, и вскоре после этого вступил на оттоманскую службу в качестве начальника генерального штаба второго турецкого армейского корпуса, стоявшего на Дунае и Серете.

Стараниями князя Чарторыйского удалось впервые к концу 1855 года привлечь английское правительство к организации польской дивизии из трех пехотных и двух кавалерийских полков. Два кое-как составленных кавалерийских полка, которые числились в турецкой армии под именем казаков султана, были теперь разделены; первый остался на турецкой службе, а второй составил основные кадры вновь сформированной дивизии, команду над которой принял генерал Замойский.

Я оставил оттоманскую службу и вступил в эту дивизию. Но едва только были заложены основы для организации дивизии и собрана тысяча человек, как заключение мира положило предел всем нашим дальнейшим попыткам. В то время как весь мир, уставший от войны, с восторгом приветствовал заключение мира, поляки были, вероятно, единственными, которые с тяжелым сердцем видели, что все возлагавшиеся ими надежды на войну погибли.

Я возвратился снова к моей идее, которую так долго вынашивал. Как было уже упомянуто в предыдущей главе, наиб Мохамед-Эмин прибыл в Константинополь с большой абазской депутацией. Он рассчитывал выхлопотать у турецкого правительства помощь в предстоящей войне адыгов с русскими. Однако он нашел в резиденции султана настолько плохо подготовленную для него почву, что вскоре оставил всякую надежду получить помощь с этой стороны. Порта видела в наибе очень благочестивого, но очень непокорного мусульманина, который хотел использовать свое положение в Абазии в личных выгодах, а не в интересах султана, и поэтому она в основном делала больше для того, чтобы ослабить положение наиба в Абазии, чем чтобы увеличить силу сопротивления страны русским.

Я имел тогда лишь очень незначительные и неточные сведения о положении дел на Кавказе, и так как наконец твердо решил каким бы то ни было способом проникнуть туда, мне захотелось по возможности сблизиться с наибом. Я попросил одного молодого польского офицера, в совершенстве владевшего турецким и арабским языками, вступить в переговоры с Мохамед-Эмином. Ответ наиба был откровенным и благородным. Он сказал, что отряд польской армии, снабженный всем необходимым и приехавший в страну в качестве вспомогательного корпуса, будет там встречен с распростертыми объятиями; но что отдельные офицеры из-за своеобразных условий страны не сумеют принести никакой пользы ни себе, ни абазам. На мои вопросы, если отряд высадится в стране, может ли он рассчитывать на хороший прием и поддержку народа, будут ли предоставлены в распоряжение польских начальников многочисленные дезертиры из русской армии, какие припасы можно найти в стране, наиб попросил несколько дней на размышление. Через четыре дня он объявил моему посреднику, что после совещания со многими находящимися здесь депутатами он может дать такой ответ: средства, которыми адыги могут поддержать регулярное войско, очень ограничены, потому что народ беден и неорганизован, однако он (наиб) может поручиться, что корпусу численностью до 15 000 человек будет предоставлено необходимое снаряжение, кавалерийские лошади и жизненные припасы; что же касается перебежчиков, то он позаботится о том, чтобы облегчить их участь, и они, без сомнения, будут отданы в распоряжение польского вспомогательного отряда. В продолжение всех этих переговоров я лично не беседовал с Мохамед-Эмином; я считал это ненужным отчасти потому, что я в то время не был очень силен в турецком языке, особенно же потому, что я еще не знал, какие результаты будут иметь мои попытки в Константинополе. В скором времени после этого Мохамед-Эмин отправился назад, в Абазию.

Я пустил в ход все мои слабые средства, чтобы осуществить экспедицию. Заключение мира сделало невозможной поддержку со стороны той или иной союзной державы, и я был вынужден поэтому искать частные средства для осуществления моего предприятия. Единственное, что было для меня легко, – это собрать несколько сотен человек. После роспуска польской дивизии осталось много офицеров и солдат, полагавших, что лучше вечно продолжать войну с русскими, чем оставаться на турецкой службе. Располагая известным доверием среди моих соотечественников, я мог с полным основанием рассчитывать, что всегда найду в готовности нужное мне для начала количество волонтеров; основную же массу войска должны были составить перебежчики, находившиеся в Абазии. Однако нужно было думать и о том, чтобы достать оружие, амуницию и небольшую сумму денег для перевозки и содержания отряда. Я обращался ко всем, кто был в какой-либо мере заинтересован польским делом или независимостью народов Кавказа, и, хотя все было мне бесконечно тяжело, я, однако, с каждым днем получал все более прочные надежды осуществить мои намерения. Вмешательство одного до той поры мне совершенно незнакомого лица должно было ускорить мой отъезд, однако оно же было источником затруднений, которые мне пришлось испытать.