Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [101]

11 февраля в 7 часов утра мы перешли Кубань, немного выше устья речки Антхыр. Напротив нас, в половине пушечного выстрела от берега, находился русский блокгауз, занятый ротой пехоты и одним орудием. В расстоянии версты[97] были выставлены небольшие сторожевые посты от 10 до 15 человек, большей частью казаков, которые протянулись вдоль берега Кубани. Наш переход через лед прошел так быстро и незаметно, что неприятель дал тревожные сигналы только тогда, когда мы уже были на том берегу. Мы бросили несколько гранат в блокгауз, в результате чего охрана поспешно оставила свой пост и начала отступление. Меньшие посты сделали это еще раньше. За исключением нескольких солдат, мы не имели конницы, с которой могли бы преследовать неприятеля, потому что неподкованные абазские лошади не могли свободно переходить через лед. Поэтому мы должны были удовлетвориться тем, что сожгли оставленные сторожевые посты. Не теряя времени, мы прошли маршем вдоль берега реки, разгоняя неприятельские караулы и зажигая сторожевые дома. Двадцать шесть маленьких и больших сторожевых домов находились в огне. Мы двигались быстрее, чтобы не дать сконцентрироваться неприятелю, которому не могли оказать серьезного отпора нашими незначительными силами. Орудия ехали большей частью рысью, и легко одетые адыги, сердца которых радовались пожару русских сторожевых домов, ликуя, бежали за нами. Держась все время вблизи берега Кубани, мы к полудню пришли к месту, где река Иль впадает в Кубань. В получасовом расстоянии перед собой мы увидели двигающуюся на нас многочисленную колонну. Так как зимнее солнце ясно освещало степи, я мог хорошо рассмотреть в подзорную трубу неприятельский отряд, он состоял из 4 батальонов пехоты и от 10 до 12 сотен казаков и вез за собой орудия. Ждать их было бы опасным бахвальством. Мы возвратились поэтому на левый берег и стояли там, наблюдая за движением неприятеля. Русские двинулись к берегу и скоро открыли против нас огонь из 8 орудий. После короткой канонады, чтобы не терять бесполезно людей и не подвергнуться атаке русской конницы, что в степи при нашем слабом прикрытии было бы опасно, мы возвратились в безопасные леса, находившиеся в двух часах езды. Неприятель не делал попыток перейти Кубань.

Была темная ночь, когда мы достигли квартир на Убине. Около 10 часов вечера абазы привели ко мне русского перебежчика, который рассказал, что неприятель боится нападения на Екатеринодар, поэтому из зимних квартир Коркуя вызваны все отряды, которые маршируют вверх по реке. Я хотел извлечь их этого сообщения возможную пользу и создал следующую диспозицию. Я послал в ту же ночь конных гонцов в Абадзехию и Бжедугию с письменным требованием ко многим тамадам собрать 18 февраля их воинов на реке Пшиш, куда я приду в тот же день с контингентом шапсугов и натухайцев и с орудиями. Такое же требование послал я ко всем шапсугам. Я знал очень хорошо, что неприятель будет немедленно поставлен в известность о таком большом ополчении, и мне казалось, что он, ожидая нападения на Екатеринодар, будет его еще больше укреплять. Но я тотчас же послал приказ в Антхыр, чтобы четыре стоявших там орудия еще ночью выступили в путь и отправились к натухайцам; Фарис-бею и Хаджи-Яхье я отправил приказание собрать в ночь на 16 февраля возможно большее количество воинов. Жители Натухая гораздо зажиточнее, чем шапсуги равнин, и лучше снабжены зимними одеждами; к тому же эта часть страны была поделена на мехкеме и два их начальника были храбрые и энергичные люди. Я мог поэтому рассчитывать на то, что они соберут до 4000 человек, конных и пеших. Чтобы еще больше воодушевить их, я обещал обоим начальникам мехкеме за каждого вооруженного 10 боевых патронов. 12-го утром поехал я к бжедугам; 14-го я сделал в сопровождении 200 всадников рекогносцировку положения под Екатеринодаром; стоявшие на Убине два орудия также прибыли в Бжедугию. Из Бжедугии, где не был введен никакой административный порядок и где русские имели множество тайных сторонников, неприятель мог получать лучшие сведения о каждом нашем движении. 16-го я послал унтер-офицеру Мачинскому, командовавшему двумя орудиями, письмо, которое он должен был только 17-го утром переслать указанным старшинам. В этом письме я отменял приказ о военном сборе. Только бжедугская конница должна была с двумя орудиями демонстрировать против Екатеринодара. 15-го в 4 часа после полудня я покинул Бжедугию, сопровождаемый только двумя солдатами и тремя муртазиками, под предлогом ускорить движение пересылаемых из Анткыра орудий. Ни один человек не знал, что я спешу к натухайцам. Я должен был проехать почти 25 часов, чтобы из Бжедугии добраться до назначенного сборного пункта. 16-го в 3 часа пополудни я был в Пзипсе, не сменив лошади; это прямо невероятно, что может выдержать абазская лошадь.

Во время скачки я заметил с беспокойством, что мороз проходит и наступает оттепель. К полудню на дороге уже лежала грязь, а к вечеру пошел легкий дождь. Я нашел храбрых начальников мехкеме Фарис-бея и Хаджи-Яхью уже в Пзипсе. Собралось около 3000 всадников и почти столько же человек пеших. Все натухайцы прибыли на сбор. Каждый всадник имел с собой мешок с землей, которую рассыпали по льду, чтобы облегчить лошадям переход через реку. Фарис-бей сообщил, что лежащие вблизи Коркуя станицы и колонии совершенно обнажены от отрядов, которые созваны в Екатеринодар. Но в этой стране на погоду можно было полагаться так же мало, как и на все остальное. В течение вечера дождь становился все сильнее, напрасно ждал отряд целую ночь в снегу и грязи в надежде, что погода изменится. Тщетно! Когда настал день, мы увидели, что экспедицию нужно отменить, можно было еще с трудом пройти по льду, но как возвращаться назад? К тому же наступила оттепель, которая, по предположениям стариков, должна была продолжаться по крайней мере дней восемь. Я должен был распустить войско и еще вдобавок разделить между ними 30 000 патронов. Все же я расположил на остаток зимы мои четыре орудия у натухайцев и благодаря этому сберег мой плохо поставленный склад провианта в Адерби. Между прочим, я заметил, что как только мы двигались против неприятеля, народ охотно давал и делал все, что от него требовали, но как только мы некоторое время ничем себя не проявляли, становилось невозможным что-нибудь получить или добиться. Я проклинал ежедневно предателя Измаил-пашу, который довел нас до такой бездеятельности и слабости.