Горбун - [4]
Шаф. Я сказал уж вам, не получал.
Кремонов. Однако ж посланы чрез банкира петербургского... Ох! как, бишь, его имя!
Аполлон Павлович (в сторону). Банкир Нот — знаменитый!.. и такой услужливый!.. особенно к тем, кто к нему напрашивается...
Шаф. Позвольте сказать с должным уважением к вашему лицу и сану: неправда, милостивый господин, неправда грех великий: я везде справлялся...
Кремонов. Может быть, плут управитель обманул меня.
Шаф. Хочу верить для чести вашей, только я денег не получал. Позвольте же далее... простившись с семейством, будто шел на смерть, я отправился в путь... В Вене у меня не было уж крейцера в кармане... хоть броситься в Дунай!.. Я об этом уж помышлял... На счастье мое прискакал к императору австрийскому русский курьер с депешами из армии. Являюсь к нему... рассказываю свои обстоятельства... он дает мне кошелек с золотом, разумеется, в долг; мое честное слово ему заложено... этот курьер, кто бы вы думали?.. адъютант великого Суворова, этот адъютант — господин Александр Андреевич!..
Кремонов(с величайшим смущением). Уж не...
Аполлон Павлович. Конечно, наш рыцарь Радугин. Потешно!
Шаф. Так и есть... Радугин, благороднейший из смертных. Имя его записано здесь, в сердце моем; дети мои затвердят его в молитвах своих. Отдавая мне деньги, он взял с меня слово не разглашать о делах моих с вами, и ручался мне, что вы заплатите непременно долг свой.
Кремонов (в сторону). Боже мой! ему все известно... какой позор!.. Бедная Вера, я твой палач. (Вслух.) Уж, конечно, заплачу, мой добрый, мой милый Каспар Иваныч... честное слово... Я имею виды... будьте снисходительны только недели на две, на три... Где ж вы остановились теперь?
Шаф. У купца Мошнина, из хлеба нанялся рисовальщиком на его фабрике. Вы должны его знать... За иск его наложена опека... и это обстоятельство заставляет меня бояться...
Кремонов. О, не бойтесь... Жестокосердый! из хлеба! плут! разбойник!.. я докажу, что иск его фальшив... Вы первые будете удовлетворены. (Входит слуга.)
Те же и слуга.
Слуга. Барышня приказала доложить вам, не забыли ли о чае, и не прикажете ли сюда?
Кремонов. Идем сами. (Отводит Шафа в сторону.) Объясню вам после, друг мой, какие у меня надежды... я выиграл процесс... на днях получу резолюцию из Сената... Недели две-три не больше... (Жмет ему руку.)
Шаф. Хочу вам верить и боюсь не верить: от одной мысли сердце леденеет...
Кремонов. Ну уж я сказал тебе... Пойдем же, на примирении выпьем по доброму стакану чаю... здесь так холодно...
Шаф. Мне жарко от воспоминания о моих детях и жене.
Кремонов. Только ради Бога ни слова Верочке... понимаешь, она такая чувствительная... особенно о Радугине... это убьет ее... я скажу тебе за секрет: благодетель твой — жених ее...
Шаф. Даю слово. У меня самого дочь; но моей нет при мне. (Уходят.)
Аполлон Павлович и слуга.
Аполлон Павлович(удерживая слугу). Мне что приказано сказать?
Слуга. Не до вас, посидите у моря, да подождите погоды.
Аполлон Павлович(один). Вот этак всегда, от первого до последнего в доме!.. А кто выручил их, как не я. Сосали бы отмороженные лапы, как медведи! (Радостно.) И у меня будут дрова! я это знаю, я это видел по глазам старосты... однако ж, что-то долго не несут! Я весь продрог... Одежда на мне только именем теплая... Воображение, благодетельное божество, приди на помощь слабеющим силам и удержи хоть на несколько минут последние искры огня в крови моей. Ты нередко было моею красотою, моим богатством и славою! не оставь меня и теперь... Гений мой, моя фея! махни надо мною благодетельным жезлом своим и согрей около меня холодную атмосферу... Дай, помечтаю... не все ли в жизни мечта? (Закрывает глаза.) И вот, я чувствую, благотворная теплота переливается из жилы в жилу... И вот я настоящий наследник богатого дворянина... образован, хорош, ловок... секретарь посольства... в будуаре красавицы, нежусь на роскошном диване, упиваюсь ее взором, который сулит мне столько блаженства... (Вздрагивая, открывает глаза.). Нет, холодно, очень холодно! Что ни пиши, а горькая существенность превозмогает... я в каком-то склепе... недоросль... урод!.. Да, урод!.. люди счастливые, то есть с приятною наружностью, знаете ли, что такое урод? Как бы объяснить?.. Нет, язык человеческий в миллионах слов имеет только одно для выражения этого понятия!.. Люди, если б вы понимали унижение, тяжесть этого слова, вы обращались бы иначе с тем, кто оклеймен им. Сизиф, Тантал, Прометей, почему вас всех, мучеников древности, не изобразили с моей фигурой, с моими понятиями и чувствами!.. Тогда б ваши страдания были понятнее... Но вы мифы, а я... (Встает и смотрит в зеркало с адскою улыбкою.) Хорош! Красавец!.. В прибавку, как на смех, как бы ругаясь надо мной, назвали меня Аполлоном... Бельведерский!.. Ха, ха, ха! (Бросается опять в кресла и, скрывая лицо в руках, плачет.)
Аполлон Павлович и истопник.
Истопник(приносит беремя дров и затопляет камин. Смотря на Аполлона Павловича). Не замерз ли уж барин? (Осторожно толкает его.) Огня принес.
Аполлон Павлович
События «громового 1812 года» послужили переломным моментом в жизни и творчестве Лажечникова. Много позже в автобиографическом очерке «Новобранец 1812 года» (1858) Лажечников расскажет о том, какой взрыв патриотических чувств вызвало в нем известие о вступлении французов в Москву: оно заставило его бежать из дома, поступить вопреки воле родителей в армию и проделать вместе с ней победоносный путь от Москвы до Парижа.И.И.Лажечников. «Басурман. Колдун на Сухаревой башне. Очерки-воспоминания», Издательство «Советская Россия», Москва, 1989 Художник Ж.В.Варенцова Примечания Н.Г.Ильинская Впервые напечатано: Лажечников И.И.
И.И. Лажечников (1792–1869) – один из лучших наших исторических романистов. А.С. Пушкин так сказал о романе «Ледяной дом»: «…поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Обаяние Лажечникова – в его личном переживании истории и в удивительной точности, с которой писатель воссоздает атмосферу исследуемых эпох. Увлекательность повествования принесла ему славу «отечественного Вальтера Скотта» у современников.
В историческом романе известного русского писателя И.И. Лажечникова «Последний Новик» рассказывается об одном из периодов Северной войны между Россией и Швецией – прибалтийской кампании 1701–1703 гг.
И.И. Лажечников (1792–1869) – один из лучших наших исторических романистов. А.С. Пушкин так сказал о романе «Ледяной дом»: «…поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Обаяние Лажечникова – в его личном переживании истории и в удивительной точности, с которой писатель воссоздает атмосферу исследуемых эпох. Увлекательность повествования принесла ему славу «отечественного Вальтера Скотта» у современников.
Опричник. Трагедия в пяти действиях. (1845)(Лажечников И. И. Собрание сочинений. В 6 томах. Том 6. М.: Можайск — Терра, 1994. Текст печатается по изданию: Лажечников И. И. Полное собрание сочинений. С.-Петербург — Москва, товарищество М. О. Вольф, 1913)
Иван Иванович Лажечников (1792–1869) широко известен как исторический романист. Однако он мало известен, как военный мемуарист. А ведь литературную славу ему принесло первое крупное произведение «Походные записки русского офицера 1812, 1813, 1814 и 1815 годов», которые отличаются высоким патриотическим пафосом и взглядом на Отечественную войну как на общенародное дело, а не как на «историю генералов 1812 года».Сожженная и опустевшая Москва, разрушенный Кремль, преследование русскими отступающей неприятельской армии, голодавшие и замерзавшие французы, ночные бивуаки, офицерские разговоры, картины заграничной жизни живо и ярко предстают со страниц «Походных записок».