Горбатые мили - [89]

Назар снова задрал голову. Звезды надежно держали небесную черноту. Как гвозди с затопленной «Паллады», полученные им в подарок перед отъездом из Амурска от совгаванских друзей Сашки Кытманова.

«Такая у меня ясность в голове, — подивился Назар. — Уже ступив на сходни, Холодилин обернулся, и я, его провожатый, остановился — ждал, что он скажет после фразы: «Не чинить никаких препятствий разводам».

Не такой пьяный Холодилин уносил с собой на берег обиду на Кузьму Никодимыча. В судьбе своего бомбардира он выделил не скитания по госпиталям, а постоянные, неотступные беспокойства, каким станет Венка, по сути-то второй эшелон фронтовой авиации.

Отлетал свое военлет. А в душе остался тем же, прежним. Не забыл директиву фашиста Розенберга, весь план «Ост», Мог процитировать кое-что. О кознях против нравственности русских. То, о чем он говорил Назару, касаясь Кузьмы Никодимыча и Венки, растеклось вширь…

Когда у людей нет настоящей любви, от сердца к сердцу, — для них в этом мире все пронзительно просто. Ни веры во что-то, никаких надежд — ничего святого. Лучшие лозунги остаются сами по себе, повисают в воздухе. Совершенно ни к чему уже сражаться насмерть или работать с подъемом. Превыше всего подъемные, только они. То есть деньги — не что иное, как дурная реальность.

Назар учел точку зрения Холодилина. Подумал о Зубакине, ничего не значащем вне экипажа. Так оказались соединенными Кузьма Никодимыч, Венка и Нонна, обвиняющая во всех грехах одного Зубакина, вроде сама перед рейсом была без головы.

«Берег, все незыблемое — позади. Куда же плывем? Можно гнать производительность. Но она, что ли, сделает нас лучше? Кстати, как еще можно достичь верх в собственном духовном движении, не помогая кому-то?

Без нее, без любви? Бескорыстно?

Мускулы себе набить — разве такая уж трудная задача? А как поднять собственную душевность? В одиночку — никак».

6

Безумно довольными остались Никанов, Варламов Спиридон и Бичнев от настриженного фильма, нахохотались до колотья в боках. Сразу его прокрутили для них с конца. Те же актеры все делали наоборот и скрипели, как изрядно подпорченные сухие пиллерсы.

Обычный фильм, без купюр и подклеенных кусков, трое неразлучных не смотрели. Сползли вниз, забрались под одеяла. Чтобы улежать, подтянули подушки повыше, под затылки и вцепились в бортики «гробиков». А это мало что дало. Расклинили собою переборки. Уперлись в них головой и ногами. Как более длинный, Никанов «зафиксировал» себя лучше всех. Краб в своих хоромах столь же прочно никогда не устраивается.

— Валы считаешь? — потревожил Никанова Бичнев.

Перед ним, чуть ниже пары иллюминаторов, стремила уменьшенная до игрушечного размера каравелла Магеллана.

— Угадал, — отмахнулся Никанов. — Как будто у меня одно занятие. Дрыхни давай.

Их вздымали валы. Никанов старался не смотреть — куда они сдвинутся, не все ли равно. Так ему, когда отворачивался, попались на глаза такие же чуть подальше. Он тотчас же, как бы ища спасения, уставился в подволок.

Его приподняло, куда-то повалило и так толкнуло к столу, что руки сами потянулись искать хоть какую-нибудь опору, как было у него на вахте среди скомканной мелькающей тьмы и погибельной неразберихи.

Ту, кем-то установленную за бортом, высоту могучие сине-зеленые исполины брали не сразу. Тем более быстрым казалось их низвержение. Сначала, с подветренной стороны, под ними исчезало основание. Потому они сразу опрокидывались. А тут же из гребней более вознесшихся валов не только образовывалась невероятная равнина, а еще уплывала словно в несокрушимой пригоршне. Пена на ней моталась туда-сюда, как обыкновенная накипь, кружилась и вытягивалась в полосы, стекая по бокам несшихся других валов.

У Варламова Спиридона тоже душа с места стронулась, лег и подтянулся — показал нижележащим подбородок, округлые щеки, сжатые тяжестью лба длинные глаза. Еще больше выдвинул себя, и его подбородок скрылся в тени, с ним — большие глаза, а лоб, более чем обычно бледный, раздался вширь.

— Что у вас? Ну? — вроде потребовал утихнуть.

Бичнев расправил над собой простыню, показал ему невинные глаза-бусинки.

— Отчего у нас таким образом?… — изумился. — Доказано же, что валов нет. Я, понятно, о каких?.. А люди тем не менее находят их и рады. Видно, не могут обойтись без заблуждений.

— По-моему… — заговорил Варламов Спиридон, предвидя, что океан скоро поставит их всех троих в постелях на ноги. — Насколько хватает у меня ума… — вцепился в одеяло (оно поползло к ногам). — Людям требуется считать валы затем… Фу! Для того… что как будто могут предвидеть — что там, впереди. А раз так, то уже, представляете, они будто какие. Ого-го! Хотя от известных знаний до истины грести ластами духу не хватит, а все же без них совсем бы никуда.

— Наговоры среди людей можно понять, из-за чего возникают, — сказал Никанов. Сразу перешел к Венке и Кузьме Никодимычу: — У них уже столько валов позади!

— А не сблизились!.. — со вздохом сказал Бичнев. Он не одобрял задумку Кузьмы Никодимыча подсобить своему сыну. Только не так, как Зубакин: больше сочувствовал старости.

Зело мудрый Варламов Спиридон собрался пояснить свою мысль. Только из-за того что «Тафуин» очень резко осел на корму, он укатился к переборке, а также получил по лицу сорванной с гвоздя каравеллой.