Горбачевы. Чета президентов - [12]

На другой день с выпиской из решения комиссии Михаил был в управлении кадров Генеральной прокуратуры. Встретили любезно, попросили заполнить анкету и отпустили, порекомендовав прибыть через две недели. Довольный Михаил пересекал небольшой двор на выходе в сторону кованых ворот, когда дорогу ему перегородил какой-то нагловатый мужчина: «Смахивает на того мужика, что клеился к нам с Зденеком в чайной в день похорон Сталина», — подумалось ему.

— Привет, узнаешь? Я тебя хорошо запомнил. Ты же меченый. Не обижайся, так в народе говорят. Бог помечает не зря. Видно, далеко пойдешь. А корешок твой, длинный, где? Он, наверно, иностранец. По-русски не чисто калякал. Помнишь чайную на Пречистенке в день похорон злодея?

— А вот ты кто? Чего здесь делаешь? Опять что-то натворил?

— Нет, хватило от Сталина. Теперь хлопочу о реабилитации. Говорил я вам, что за пустяк посадили, так ты не поверил. Слышал, сколько народа уже выпустили? А дружок твой меня поддержал. Привет ему и доброго здоровья. Слушай, ты часом не здесь работаешь? Помог бы мне. Как тебя звать-величать, а то ведь не найдешь, тут вас много.

— По имени я Михаил, а фамилия тебе ни к чему. Сюда только устраиваюсь, и помочь тебе не смогу. Если зря сидел, разберутся и без меня. А выпускают не безвинных, а по амнистии. Не путай праведное с грешным. Бывай, я спешу.

— Ишь, занятой какой. Еще не работает, а уже некогда ему. Гордый ты человек. Вот от таких в народе и беды. Зря нос задираешь. Гляди, не оступись, — уже в спину предостерег Михаила незнакомец.

Через две недели тот же кадровик и так же вежливо сообщил Михаилу неприятное известие.

— Принять вас на работу не можем. Есть постановление инстанций, надеюсь, вам не надо объяснять, что это за органы, запрещающее зачислять выпускников вузов в центральные аппараты ведомств. Так что зайдите в соседний кабинет и получите направление на родину — в прокуратуру Ставропольского края. Покажете себя там, и дорога в Москву через пяток лет будет открыта.

— Это невозможно. У меня здесь жена. Вы разбиваете семью.

— Где она работает, напомните?

— Она учится в аспирантуре.

— Не надо так расстраиваться. Закончит и приедет к вам. Не вы первые и не вы последние. А временная разлука только проверит на прочность вашу семью.

— Спасибо за странную заботу о семье. И все же я должен сам прочитать названное вами постановление. Пусть я и молодой юрист, но привык верить только закону и своим глазам.

— Это похвальное качество, но документ этот секретный. А у вас нет допуска к такого рода актам.

— Но это же неправильно, когда документ, регулирующий трудовые отношения, засекречен. Ведь сейчас партия осуждает такой подход. В этих отношениях должна быть полная гласность. И потом была же заявка на молодого специалиста. Если есть запрет, почему вы ее направляли в университет?

— Да, здесь произошла неувязка. Заявка была направлена, как и положено, полгода назад. Постановление с запретом мы только что получили. Насчет гласности. Конечно, в небольших дозах она полезна. Для контроля за бюрократией. Но во многих государственных делах без соблюдения тайны нельзя. В центральном аппарате прокуратуры также очень много секретных сведений. Впрочем, я не должен вам все это объяснять. Получайте направление и в Ставрополь. Счастливого пути.

— Но, может, направите меня в прокуратуру по Москве? Я не смогу расстаться с женой.

— В городской вакансий нет, есть в областной, в городе Зарайске. Хотите, направим вас туда?

— От Москвы это далеко?

— Не очень, километров двести.

— Я подумаю, до свидания.

— Думайте быстрее.

Михаил покидал главное здание правоохранителей страны в полном смятении. Еще во время учебной практики в районной прокуратуре многое в этом учреждении ему не понравилось. Особенно бросалось в глаза явное равнодушие к посетителям. Но генеральная прокуратура в его представлении до этого общения оставалась святилищем, храмом законности. Теперь он не знал, что думать и делать. Закон и его с Раисой жизнь были так цинично попраны именно там, где менее всего ожидалось. Его разочарование было бы еще большим, если бы он знал, что никакого секретного постановления на этот счет нет. А есть устное указание МГБ не брать на работу в центральный аппарат ведомств лиц, побывавших на оккупированной территории. Михаил попал под запрет потому, что полгода был «под немцами». Это был первый сбой в его короткой, но до этого довольно удачной судьбе. Состояние становилось все тревожнее. Росло острое чувство несправедливости и желание как можно быстрее добраться в общагу к Раисе, под ее защиту. И вместе думать, как быть.

Для нее это известие было таким же неожиданным. Но она повела себя так, как будто знала о нем заранее. Видимо была из породы фаталистов — людей всегда и ко всему готовых.

— Ни в какой Зарайск мы не поедем. Это далеко. Туда даже не ходит электричка.

— Откуда ты знаешь?

— Со мной на философском из этого города училась девочка. Она рассказывала, как непросто добираться до Москвы. Едем на твою родину. Это судьба. И потом, зачем нам мрачная Москва, если предлагают солнечный юг. С аспирантурой я решу. Переведусь на заочное отделение. Миша, все, что ни делается, все к лучшему. Уж как минимум, для моего ревматизма.