Гонобобель - [37]
– Может, лучше погоду переждать?
Лукичев не удосужил его ответом, как религиозный фанатик, осуществляющий хадж к Каабе, он вел судно к кораблю управления. Пассажир проявил настойчивость и с надеждой поинтересовался:
– А как старший по званию я могу отменить ваше решение?
У Лукичева начал подергиваться кончик носа. Штурман проворно заскочил в штурманскую рубку и закрыл за собой дверь, рулевой втянул голову в плечи и зажмурился. Непонятно к кому обращаясь, командир свирепо заорал:
– Убрать лишних с мостика!
Пассажир от греха спустился вниз, началась швартовка.
Судно как щепку подбрасывало до верхней палубы корабля управления, а затем обрушивало под его огромный черный борт. Кранцы выли и стонали, разрывая душу. Пассажиру показалось, что именно так должен выглядеть ад.
Обезволенного и уже не сопротивляющегося капитана I ранга вывели на полубак. На корабле управления готовили железную клетку – эвакуатор, ее нужно было умудриться опустить на палубу судна. В такую погоду эта процедура должна была быть ювелирной. Первая попытка не удалась, клетка с грохотом рухнула на палубу судна и сразу взлетела вверх. Понимая, что третьей попытки не будет, боцман крепко взял пассажира за плечи и, когда клетка поравнялась с палубой, со всей силы толкнул в нее тело. Потомственный атеист, дед которого сжег церковь в родной деревне, с криком «Господи спаси!» влетел в клетку, в ту же секунду она унесла его к адресату. Из клетки доносились обрывки гимна Советского Союза, порванного штормовым ветром.
Лукичев удовлетворенно произнес:
– Гляди, вознесся.
Юрий Михайлович любил выражаться красиво.
Позади остались Суэц и Красное море, работали в Аденском заливе, базируясь на Аден и Эль-Мукаллу. В то время в этих местах еще не было пиратов, а слух моряка веселили названия – БабэльМандебский пролив и мыс Гвардафуй, даже не столько сами названия, сколько их географическая близость и внешнее сходство с возникающими от этих названий ассоциациями.
Приближались новогодние праздники. Работали с опережением плана, и удалось выкроить четверо суток, а посему было решено идти к острову Сокотра праздновать Новый Год. У Лукичева было прекрасное настроение, он стоял на мостике в белоснежных шортах и накрахмаленной рубашке с погонами, в руке он держал длинный наборной мундштук, ему хотелось общения.
– Вахтенный, призовите ко мне старпома.
Да, да, именно призовите. Вызвать – это банально, а вот призвать – это как-то сразу настраивает. Суриков не заставил себя ждать:
– Звали, Юрий Михайлович?
Лукичев торжественно прошептал:
– Гиви, я похож на барина?
Сначала старпом растерялся, он не понял, это шутка или всерьез, но, поразмыслив, решил, что в любом случае нужно отвечать положительно. Завязалась непринужденная беседа. Когда ты в море уже не один месяц, то все разговоры рано или поздно сводятся к разговорам о женщинах.
– Гиви, а тебе какие тетки больше нравятся, брюнетки или блондинки?
– Мне нравится, чтоб жопа была, – искренне ответил Суриков.
Не спеша, борясь с отдышкой, на мостик поднялся зам. Он был уже не молод и больше времени уделял своему здоровью, чем работе, был он какой-то весь уютный, домашний и напоминал бутерброд с вареной колбасой. К причудам Лукичева он относился как к некому проявлению природы, ну, в конце концов, нельзя же обижаться на огонь за то, что он жжется. Недавно командир прочел «Семнадцать мгновений весны», и его озаботило, как соотносились должности в НСДАП с должностями в КПСС. Вопросами он доставал зама, как представителя партии:
– Вот погляди, выходит, члены Политбюро – это вроде как рейхсляйтеры, гауляйтер – первый секретарь обкома, крайсляйтер – первый секретарь райкома, ты, наверное, будешь блокляйтер, я просто – партайгеноссе, а вот начПО кто будет?
Даже это не могло вывести зама из равновесия, он был спокоен, как слон после спаривания. Вообще зам был в душе романтик, он писал стихи, таким образом он самовыражался. Стихи он писал на разные темы, например патриотические, о красном знамени:
Или из военного цикла – о партизанах в засаде:
А иногда под настроение он писал лирические:
Стихи его были коротки и полны содержания, зам был уверен, что их поэтические формы и размер сродни японским сэдока. Причастностью к великой японской поэзии он гордился, но хобби свое держал в секрете и стихов никому не показывал.
Зам обратился к командиру:
– Юрий Михайлович, послезавтра Новый год, надо бы продумать организацию.
– Да, пьянка неизбежна, и мы обязаны ее возглавить.
прошло бегущей строкой в мозгу замполита.
Наступило утро тридцать первого декабря. Судно стояло на якоре у северного побережья Сокотры, погода была чудная, экипаж отдыхал. Кто купался, кто ловил рыбу, кто резался в шеш-беш, а несколько человек отправились на катере ловить лангустов.
Лукичев вместе с завпродом вносил последнюю правку в праздничное меню:
