Гонка по кругу - [26]

Больше не обращая внимания на ворчливый скулеж несчастного заморыша, Феликс быстрым шагом направился к станции. Несколько минут спустя он уже был на платформе. Ничего здесь не поменялось. Грязно, холодно, тоскливо. Сумрак, дерьмо и копоть. У костра греется вонючее отребье. Вдали пылает другой костер, возле которого сидят бойцы. Переход на ганзейскую станцию уже открыт, – его обычно замуровывают на ночь. Что ж… значит, путь свободен.

– Фил, ты, что ли? Какими судьбами?!

Феликс оглянулся. К нему приближался крепкий мужчина. Фольгер узнал Серегу. Того самого Серегу, которому когда-то спас жизнь.

– Привет, майн фройнд, – мужчины обнялись.

– Ты тоже с Новокузнецкой? – спросил Серега.

– Тоже, – сказал Феликс, – а что такое?

– Да оттуда исход просто какой-то. Ни свет ни заря через Павелецкий вокзал какой-то сталкер с девчонкой привалил.

– Прямо через вокзал?

– Да, прикинь, я охренел просто. Как они через всех тварей прошли, представить не могу. Благо, что на рассвете. Сейчас сидят в переходе, в Ганзу попасть мечтают, так кто ж их туда пустит! – Серега усмехнулся, почесав скошенный набок нос. – Я им так и говорю: мол, оставайтесь у нас, вы все равно отмороженные, а тут весело. Так нет, Кремль хотят увидеть, на звезды посмотреть. Совсем дурные!

– Интересно, – сказал Феликс. – А кто еще с Новокузнецкой приходил?

– Да красавица одна, – Серега тяжело вздохнул, – ну такая… такая, что просто не могу. Меня аж грусть за душу взяла. Вот понимаешь… такая вот она.

– Угу, – кивнул Фольгер, – тоже на Ганзу отправилась?

– Да, – подтвердил Серега, – на Ганзу, не на Автозаводскую же ей идти.

– Ладно, – Фольгер улыбнулся, – спасибо, друг, рад был тебя увидеть. Извини, я спешу…

– Погоди, – нахмурился Серега, – ты за ней охотишься, что ли?

– Нет, – Феликс покачал головой, – я ее пытаюсь вернуть домой. Она – родная сестра Вольфа, гауляйтера с Пушкинской. Так что не бойся, ничего с твоей куколкой я не сделаю.

– Да ну?! – удивился Серега. – Не думал, что фашистки могут быть такими красивыми.

– Она не фашистка, – засмеялся Фольгер, – просто обычная разгильдяйка.

– А-а-а, ясненько, – понимающе кивнул Серега. – В русском языке слова многозначны, если у нас человека называют фашистом, жидом или пи…расом, то это вовсе не значит, что он садист, еврей или гомосек…

– Да, так и есть, – Феликс засмеялся еще громче, пожал руку собеседнику. – Ты извини, мне действительно идти надо.

– Погоди, Фил, – Серега неожиданно потупился и, кажется, даже немного покраснел. – Ты из наших кого-нибудь встречал?

– Нет, – Феликс нарочито равнодушно пожал плечами.

– Я вот Деда видел, совсем недавно. Помнишь такого? Военный врач.

– Помню, конечно.

– Представляешь, – Серега усмехнулся, и взгляд его устремился куда-то сквозь собеседника, – решил накопить патронов и принять участие в Играх. Говорит – если одержу победу, смогу целый год бесплатно лечить людей на станциях вроде Павелецкой. За счет бесплатной аренды на Ганзе. Совсем не изменился, старый черт.

– Да, – кивнул Феликс. – Извини, мне нужно идти.

– Погоди, – Серега схватил Феликса за руку. – Я понимаю, нас сильно в свое время обидели, но это не повод работать с нациками. Вроде и человек ты неплохой. Если б не ты, я бы давно уже…

– Я знаю, что ты давно бы уже, – перебил Серегу Феликс, – но это – слишком долгий разговор. Ты извини, мне на самом деле нужно бежать…

Фольгер спешно спустился по лестнице и, не оглядываясь, зашагал по переходу в сторону ганзейского поста. Он не любил, когда ему задавали подобные вопросы. Слишком много неприятных воспоминаний навевали они. Слишком много зла и боли он видел, чтобы заново прокручивать свое прошлое.

Переход был пуст. Оно и неудивительно. Все бомжи повылазили греться у костров, а крысиные бега, привлекавшие великое множество зевак, сегодня не проводились. Из-за Игр. Возле поста Феликс увидел сидевших на рваном ватнике мужчину и белобрысую девчонку.

«Те самые, спустившиеся с Павелецкого вокзала», – решил Фольгер.

Первое, что ему бросилось в глаза – это отсутствие бледности на лице мужчины, будто он жил на поверхности, а не в метро, и разгуливал без противогаза, дышал свежим радиоактивным воздухом. Да и девчонка совсем не походила на новокузнецких потаскушек или бандиток Треугольника. Угловатая, напряженная, явно ощущающая себя не в своей тарелке. От нее тоже веяло чем-то инородным, неметрошным. Феликсу подумалось, что они – пришлые и подземка для них – вовсе не дом родной, а чужой и враждебный склеп. Но он тут же отогнал мысль как совершенно невероятную. Просто у незнакомца такой метаболизм, а девчонка… что девчонка? В подземельях взрослеют быстро, и кто знает, какие ужасы она пережила за свои пятнадцать или шестнадцать лет.

Мужчина, сидящий на ватнике, бросил строгий проницательный взгляд на Фольгера.

– Вы на Игры? – спросил он.

– Нет, – ответил Феликс.

– Жаль, – сказал мужчина, опустил глаза и принялся изучать собственные сапоги.

Разговор прервался, и Фольгер, достав паспорт из внутреннего кармана, направился к ганзейским пограничникам.

* * *

Глаза Евы давно уже привыкли к яркому свету Павелецкой кольцевой, но впечатление от резкого контраста между двумя станциями-тезками никуда не исчезло. Все здесь было по-другому. Красочно, чисто, уютно, да еще и многолюдно из-за грядущих Игр. Ева бывала на этой станции проездом и помнила, что на платформе раньше стояли рабочие столы с деталями, и люди в спецовках что-то там мастерили. Но столы, видимо, временно убрали, чтобы многочисленным гостям было где развернуться. Остался только большой штандарт с застывшими возле него солдатами почетного караула и застекленный столик с книжками. Ева никогда не понимала этого фетишизма. Лежат под стеклом в Ганзе Адам Смит и Дейл Карнеги, на Красной Линии чтят «Капитал» Маркса и томики Ленина, в Рейхе буквально молятся на «Майн Кампф». Девятнадцать поклонников из двадцати любого из этих талмудов понятия не имеют, что там написано, но готовы за них порвать любого несогласного. Не читал, но одобряю… или не одобряю… но в любом случае не читал.