Гондола-призрак - [7]

— Ты говоришь, как Коран, — заметил Бадалук своему астрологу. Потом добавил: — Эй, ты! У тебя две минуты, чтобы объяснить нам, кто ты и как ты попал в сундук.

Эти слова, разумеется, были обращены к Пульчинелле. Тот не заставил повторять приглашение дважды и немедленно начал:

— Дамы и господа!..

Но был сразу же прерван Бадалуком:

— Э-э-э, давай-ка без вступлений. Переходи к сути.

— Как вам будет угодно-с, — ничуть не смутился Пульчинелла и, как ни в чем не бывало, продолжил, уснащая свою речь характерными для неаполитанцев старомодными словечками. — Так вот, повторяю, зовут меня Пульчинеллой, и родился я в Неаполе, вот уже двадцать пять годочков тому назад. Отец мой был богатым попрошайкой, и не просто «богатым», а самым богатым попрошайкой в Неаполе, поскольку он один обладал привилегией просить милостыню перед королевским дворцом[28]. Я очень им гордился и поэтому, едва войдя в сознательный возраст, задался целью распространить оное процветающее предприятие и внутрь царских покоев. По каковой причине на шестнадцатом году и был схвачен в хоромах великого канцлера за собиранием милостыни в виде золотых часов. Под тем предлогом, что в горнице в этот момент не было не только самого господина канцлера, но и вообще ни одной живой души, я был обвинен в обыкновеннейшем воровстве. Какая ужасная несправедливость! Ведь я собирался даже послать ему записочку со своими искренними благодарностями, подписанную по всем правилам! Но, увы, мне недостало на то времени, поскольку я был немедленно препровожден в тюрьму, в стенах которой в течение нескольких лет кряду мог предаваться размышлениям, причем компанию в этом утешительном занятии мне составляли ученая мышь да несколько пауков…

— Если твоя история не закончится через минуту, — рявкнул Бадалук, — нечем тебе больше будет размышлять! Мне дела нет до твоей биографии! Рассказывай, что знаешь про сына багдадского халифа!

— Человек редких достоинств, — без запинки подхватил Пульчинелла и отвесил поклон, как будто тот, о ком он говорил, стоял перед ним. — Истинно благородная душа. Я имел честь знавать его десять месяцев или около того в тюрьме Пьомби. Для меня это была уже восемьдесят пятая отсидка, а вот для его высочества — самая первая. И вот что я вам скажу, господа мои: ни разу за все мои тюремные университеты не попадался мне сокамерник столь любезный и чувствительный. Поверите ли, однажды его высочество никак не мог уснуть, потому что в подвале Пьомби плотник по небрежности не заколотил до конца гвоздь в лавку! Этот гвоздь торчал точно под его тюфяком, но ведь шестью этажами ниже!

— И чем же дело кончилось? — тревожно спросил Хлебожуй.

— Как бы вы думали? Его высочество умолил надзирателя отправиться в подвал и заколотить проклятый гвоздь, и только после этого уснул спокойно!

— Ты будешь, наконец, рассказывать толком или нет?!

— Фу ты, ну ты, какой сварливый! Обед сегодня, что ли, повар переперчил? Заканчиваю сию секунду! Как вам известно, синьор Панталоне подкупил тюремщика и спланировал побег сына халифа. План был таков: в рождественскую ночь тюремщик открывает камеру, беглец выскальзывает из нее, спускается в коридор третьего этажа, выводящий на Мост Вздохов, и выпрыгивает из окошка в канал, где его уже поджидает гондола. И план был полностью выполнен!

— Но где же в таком случае сын халифа?

— Ну и туги же вы на ухо, Везувием[29] клянусь! В тюрьме, где же еще!

— Но почему, во имя Магомета?

— Потому что он слишком хорошо воспитан, как я уже тщился вам растолковать. Прежде чем сбежать, он непременно хотел отдать визит коменданту Пьомби и поблагодарить его за гостеприимство. Вотще пытались мы убедить его, что последствия у подобной учтивости будут самые печальные. Он стоял на своем. «Я не могу уйти из дома, не попрощавшись с хозяином. Так поступают мужланы, а я благородный человек и останусь им при любых обстоятельствах». Так и сказал! После чего мне ничего не оставалось, как поинтересоваться, не возражает ли он, если я сбегу вместо него: я известен своей невоспитанностью и не обязан раскланиваться с начальством. Он любезно согласился, а тюремщик ничего не заметил. Так что я без помех выбрался на Мост Вздохов, открыл окошко и был таков. Внизу меня поджидала гондола, а в ней — листок с указаниями, куда плыть. Из осторожности я не стал забираться в гондолу, а поплыл рядом с ней, держась за борт как за спасательный круг. Но вдруг силы меня оставили. К тому же я, к ужасу своему, услышал, что меня кто-то преследует. И тут я лишился чувств. А когда пришел в себя, то почувствовал, что заперт в ящике до того узком и темном, что решил поначалу, будто я в гробу. Но постепенно сообразил, что ящик этот все-таки отличается фасончиком и его погружают на корабль. Тогда я уснул спокойно. И проснулся от пушечной пальбы. Но как я погляжу, морское сражение не принесло никому особого ущерба. Надеюсь, то же можно будет сказать и о моей истории, которая здесь кончается.

Излишне говорить, что первым, кто обрел дар речи и поспешил им воспользоваться, был астролог Омар Бакук.

— Сколь ни горестно мне в этом признаться, — провозгласил он, — но в рассказе этого молодца я сразу признаю величие души нашего царевича. Он скорее согласится умереть, чем нарушить правила хорошего тона.