Гонцы весны - [26]

Шрифт
Интервал

Ж е н б а х. Ценим его образованность, любовь к народу, но мы…

Б о г а ч е в. …не можем допустить, чтобы такой человек оступился.

К р у п и ц к и й (поднимаясь). А я, господа, не могу допустить, чтобы так разговаривали со мной.

Б о г а ч е в. Владислав Михайлович, помилуйте, к чему обида?!

Ж е н б а х. У нас, доктор, душевный разговор. Тет-а-тет. Позвольте, дорогой, быть откровенным до конца.

К р у п и ц к и й (садясь). Прошу.

Б о г а ч е в. Мне кажется, полковник, что наш милейший доктор смотрит на нас как на тупых, бездарных жандармов.

Ж е н б а х. Неужели это так? Напрасно… Мы хорошо знаем революционное движение. Революционеры бывают разные. Многие пылкие умы пишут и разглагольствуют о социализме. И мы им не мешаем. Почему?

Б о г а ч е в. Видите ли, социализм бывает тоже разный. Например, сейчас в Европе распространяется католический социализм, и мы не только не преследуем его…

Ж е н б а х. Но даже кое-что из него хотим пересадить на русскую почву.

К р у п и ц к и й (решительно встает). Господа, прошу уволить меня от этой лекции.

Б о г а ч е в (ласково). Сядьте… Будьте любезны, сядьте.

Ж е н б а х. Мы не кровожадны. Вы это хорошо знаете. Ваши статьи, публикуемые в «Отечественных записках», мы не преследуем. Блистайте красноречием! Пожалуйста!

К р у п и ц к и й. Я больше не могу. Это уже слишком! Я буду жаловаться! Я… я, наконец, уйду!

Б о г а ч е в. Помогать Ульянову?


Крупицкий ошеломлен.


Ж е н б а х. Он не начиняет бомб, но его идеи страшнее бомбы Гриневицкого.

К р у п и ц к и й. Господа, я ничего не могу понять! В чем вы хотите обвинить меня?

Ж е н б а х. Ваша поездка в Петербург…

К р у п и ц к и й. Я ездил по делам врачебного присутствия…

Б о г а ч е в. Ваше знакомство с Ульяновым…

К р у п и ц к и й. Это было совершенно случайное знакомство. Право, я не виноват, что мне пришлось ехать с ним в одном вагоне. Но…

Ж е н б а х. Что?

К р у п и ц к и й. Вы говорили об идеях… А об этом я говорить не желаю.

Ж е н б а х. Так… А кто помог Ульянову устроиться на квартиру?

Б о г а ч е в. Кто дал ему рекомендательное письмо к Юдину?

Ж е н б а х. И наконец, кто снабдил его врачебной справкой? Вы!

К р у п и ц к и й. Я врач. Это мой долг. И вы мне не запретите, не смеете запретить, слышите?!

Ж е н б а х. Долг? Хорошо… А мой долг понуждает меня принять ответные меры.

К р у п и ц к и й. Это меня не интересует. Да, да, я прошу вас оставить меня в покое.

Б о г а ч е в. Помня наши дружеские отношения…

К р у п и ц к и й. Оставьте! У меня к вам самое обыкновенное, да, да, самое нейтральное, что ли, отношение.

Ж е н б а х. Помня наши дружеские отношения, скажу: за вами учрежден негласный надзор.


Крупицкий вздрогнул, встал, снова сел.


К р у п и ц к и й. Так… что ж… я готов.

Б о г а ч е в (миролюбиво). Раз уж вы дали справку Ульянову, ее не вернешь. Но среди арестованных есть друг Ульянова — Ванеев. Говорят, он болен…

К р у п и ц к и й. Да, да, очень… чахотка.

Ж е н б а х. Но для нас он совершенно здоров. Совершенно!


Крупицкий взял себя в руки, встает.


К р у п и ц к и й. Господа! Чем бы вы ни грозили мне, я честный человек и слишком уважаю себя, чтобы кривить душой… Если понадобится, я буду лечить любого заключенного. Кто бы он ни был по своим убеждениям. Повторяю, это мой долг. А с Ульяновым… Да, я с ним знаком и помогал просто как человеку. Помогать ближнему — наш долг.

Б о г а ч е в. Конечно, конечно, долг прежде всего… Что ж, Владислав Михайлович, спасибо за беседу. (Раскланивается.) Да, Владислав Михайлович, ваш брат…


Крупицкий остановился.


К р у п и ц к и й. Что мой брат?

Ж е н б а х. Ведь вы, как старший, ответственны за его судьбу. Не так ли?

К р у п и ц к и й. Что с братом?

Б о г а ч е в. Не беспокойтесь, доктор. Ничего предосудительного пока не замечено… До свиданья!


Крупицкий ушел.


Ж е н б а х. Ну, этот готов, не будь я Женбах!

Б о г а ч е в. Только поперчить.


Смеются.

Телефонный звонок.


Ж е н б а х (взяв трубку). Поезд пришел? Следить… (Встает.) Ну, Николай Петрович, с богом… Мы с вами надбавим Ульянову срок. Надбавим всенепременно!


З а т е м н е н и е.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Часть перрона. Решетчатая ограда. Собирается  т о л п а.


Ж а н д а р м с к и й  о ф и ц е р (выходя из ворот). Разойдись! (Проходит через толпу.)

С т р е л о к. Осади назад! (Отгоняет толпу.)

С т а р у ш к а. Дозволь, родимый, страдальцам калачиков свеженьких передать.

Ж а н д а р м с к и й  о ф и ц е р (старшему конвойному). Акимыч, подожди здесь, пока тюремное начальство придет.

К о н в о й н ы й. Слушаюсь.


Офицер уходит.


Стой, каторга. Получай даровые гостинцы. Чего добру пропадать.


Бабы передают калачи, шаньги, яички, табак в кисетах.


К а в р и г а (конвойному). Акимыч, дозволь, старый, с дружком проститься. Важное слово сказать надо.

К о н в о й н ы й. Давай, Каврига. Только не мешкай. А то начальство на тебя и так лютует. Смотри…


Каврига подходит к ограде.


К а в р и г а (зовет). Ваней! Браток…


С другой стороны подходит  В а н е е в.


Ну, прощевай, Ваней. Спасибо тебе. Хорошие слова в душу клал. Прощай…

В а н е е в. Может, еще увидимся.

К а в р и г а. Нет, браток, я сюда помирать иду.

В а н е е в. Да что ж это так?

К а в р и г а. Я в тайге одно место знаю. Золото руками черпать можно. Будут пытать… А я не скажу!.. Ну, сам понимаешь, шкура-то одна…