Гонцы весны - [20]
К р у п и ц к и й. Да, да, капитал растет не по дням, а по часам. (Пауза.) Я слышал, вы пишете книгу о развитии капитализма?
У л ь я н о в. Да, собираю материал.
К р у п и ц к и й. Здесь вы найдете его предостаточно. Я верю, что капитализм в России встанет на ноги, отряхнет прах старого и поведет страну вперед.
Ильич резко встал.
Вы не согласны?
У л ь я н о в. Продолжайте.
К р у п и ц к и й. В своей последней статье…
У л ь я н о в. Я читал вашу статью. Вы пишете: «Русские капиталисты еще не знают дела, шаги их неопытны, движения неуклюжи. Порой их берет сожаление о прошлом».
К р у п и ц к и й. У вас феноменальная память — цитируете наизусть. Значит, дошло?
У л ь я н о в. Это русская-то буржуазия грешит «сожалением» о прошлом?
К р у п и ц к и й. Да.
У л ь я н о в. Да подите вы, батенька! И охота вам себя морочить и клеветать так необъятно на бедную русскую буржуазию.
К р а с и к о в. На мой взгляд, Владислав Михайлович очень правильно характеризует деревню.
У л ь я н о в. Да. Деревню он характеризует правильно. Он ярко, с таким, знаете, изящным сарказмом рисует нашего либерала. Да и мещанину не дает спуску.
К р у п и ц к и й. Хоть на том спасибо.
У л ь я н о в. Но вместе с тем он непозволительно заигрывает с буржуазией. А для чего?
К р а с и к о в. Для чего?
У л ь я н о в. Чтоб легче было лягнуть Маркса! «Лягальные» марксисты — вот и лягают! (Крупицкому.) Не так ли?
К р у п и ц к и й (ошеломлен). …У Маркса… видите ли… мы берем главное — учение о капитале. А борьбу… борьбу мы видим в другом.
Горин, внимательно слушавший беседу, хочет прикурить. Ульянов берет спички, высыпает их на ладонь, коробок протягивает Горину.
У л ь я н о в. Прикуривайте. Не выходит? Вот так же и они… хотят выветрить из Маркса главное и оставить то, чем никого и ничего не зажжешь! (Возвращает спички Горину.)
К р у п и ц к и й. Мы действуем во имя народа, создаем комитеты грамотности. Разве это не достойно похвалы? Мы требуем: обеспечьте высокую нравственность, организуйте народную промышленность.
У л ь я н о в. Во имя народа! Подите вы! Народ для вас серая, безликая масса, от имени которой вы занимаетесь романтически возвышенным вещанием, но романтизм этот не только наивный, но и реакционный.
К р у п и ц к и й. Вот как! Не ожидал… Пьер, вы слышите, я попал в реакционеры. (Натянуто смеется.)
У л ь я н о в (Красикову). А вам, милейший, с вашими комитетами грамотности для бедных и обездоленных людей, я бы сказал так. Двое собрались поднимать бревно. Один говорит: ты поднимай, а я буду кряхтеть.
Красиков и Горин смеются.
К р у п и ц к и й (поднимаясь). Ну хорошо, господин революционер. А что же несете вы? Наша глухая матушка-Сибирь вам, конечно, не по нраву?
У л ь я н о в. Матушка-Сибирь? Нет, она мне представляется молодой, необвенчанной красавицей… Статной, с огромной золотистой косой. Да, я не знал Сибирь раньше. И очень жалею. Какие здесь люди! Сколько богатства в недрах! Но чтобы ожили люди, чтобы овладели богатствами земли, нужна партия.
К р у п и ц к и й. Социал-демократическая?
У л ь я н о в. Да, партия коммунистов.
К р у п и ц к и й. Вы хотите, чтоб начались забастовки. А это на руку царю! Людей будут сажать в тюрьмы, гнать на каторгу, на виселицы. Нет, можно и без этих ужасов завоевать свободу.
У л ь я н о в. Играя в куклы с буржуазией?
К р у п и ц к и й. А в разные ваши партии — я знал их немало — я не верю. Ведь смешно подумать — рабочая партия. Да что она, неграмотная, темная, может сделать с произволом абсолютизма? Она погибнет!.. И потом, что же делать мне, интеллигенту, — социалисту и демократу по убеждениям?
У л ь я н о в. Если вы действительно хотите помочь народу, если вы настоящий социалист и настоящий демократ, вы должны стать…
К р у п и ц к и й. Членом партии?
У л ь я н о в. Да, коммунистом.
К р у п и ц к и й. И иного пути нет?
У л ь я н о в. Нет!
К р у п и ц к и й. …Жестокий вы человек, Владимир Ильич. Жесточайший! (Пауза.) Ну что ж, споры в нашем деле неизбежны. Посмотрим, что скажет история. Позвольте вашу руку… (Пожимает Ульянову руку и уходит.)
К р а с и к о в. Как здорово вы нас отдули! А знаете, я, кажется, начинаю кое-кто понимать. Ведь в самом деле — вы деретесь, да так, что трещат чубы, а мы… мы только кряхтим… Но боже мой, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна»… (Улыбнувшись, поклонился и вышел.)
Г о р и н. Да… добрый этот доктор. Только чудноватый. Очки у него, видать, не те… Видит слабовато. Вот и спотыкается.
У л ь я н о в. Да, Матвей Кузьмич, многие спотыкаются. Одни встают и снова идут нашей дорогой. Другие летят в пропасть.
Г о р и н. Понимаю… (Идет к двери.)
У л ь я н о в. Матвей Кузьмич, вы уходите? А топор? Как же нам быть с топором?
Г о р и н. Чего ж говорить, Владимир Ильич… Вот этим (показывает на сердце) понял, а сказать не умею. Думать надо…
У л ь я н о в. Думайте! И я думаю. Думать, как лучше бить царя, будем сообща.
Рукопожатие. Горин уходит.
(Прошелся, попробовал запеть, как пел Соян, не вышло, махнул рукой, задумался.)
Вдалеке паровозный гудок.
(Распахнул окно.) Какие здесь просторы! Идет поезд, и за сто верст слышно… Где-то мои друзья? Как они там?