Гончая. Гончая против Гончей - [105]
В среду вечером Вера сказала нам, что прошло второе бракоразводное дело ее нового друга и что она позволила себе пригласить его в гости. Мария выронила из рук вязанье, я сложил газету, которую только что развернул, воцарилась напряженная тишина, в которой слышался лишь голос телевизионного комментатора. Вера умоляюще посмотрела на меня — порой мольба человека тоже насилие! В наш скромный с устоявшимся бытом дом должен был войти чужой человек со своими ботинками и запахами, со своими мыслями и привычками… три замка Марии не могут его остановить, и каким бы благородным ни был этот мужчина, все равно он являлся захватчиком и вором. Я почувствовал страх и душевную опустошенность и задал себе дурацкий вопрос: «Носит ли» Свилен шлепанцы?», истом подумал: «Мы встаем в шесть утра», как будто Свилен собирался у нас ночевать.
Я незаметно взглянул на часы и с надеждой сказал себе: «Может, не придет, все обойдется… И зачем мы приготовили столько отбивных, кто будет их есть?» Уловив мои мысли, Мария посмотрела на меня, потом поправила волосы и провела рукой по лбу, разглаживая морщины, придававшие умудренный вид ее красивому лицу. В этот момент резко зазвенел звонок, мы вскочили, в дверях столкнулись, я заметил, что у всех нас губы растягиваются в неловкие, деланные улыбки, три замка щелкнули один за другим… стоявший на пороге мужчина выглядел таким смущенным и беззащитным, что показался мне голым. В одной руке он держал букет роз, завернутый в целлофан и перевязанный ленточкой, а в другой» — пакет с фирменным знаком Дома моделей «Валентина».
— Очень приятно! Пашов, — представился он. Я машинально взглянул на его ноги: ботинки на них были огромными. Абсурдная мысль, что они могут быть сорок седьмого размера, пронеслась у меня в мозгу, я с ужасом ее прогнал. «Сходишь с ума, Евтимов! — сказал я себе. — Это не кончится добром!»
Руки у гостя были заняты, и он не знал, как с нами поздороваться — растерялся, на лбу у него выступили капельки пота. Так продолжалось целую вечность. Наконец, он, овладев собой, предложил букет Марии, затем, переложив пакет в правую руку, протянул его Элли.
— Это тебе, моя деточка!
— Познакомься с дядей Свиленом! — произнесла испуганно Вера.
— Почему же «с дядей»? — возразила Мария. — Товарищ Пашов еще так молод.
— Спасибо за подарок! — тихо сказала Элли.
— Почему вдруг «дядя»? — опять проговорила Мария, чтобы скрыть неясное разочарование. — Проходите, проходите, товарищ Пашов!
Мы долго жали друг другу руки, словно что-то обещали один другому. Потом Пашов снял бежевый плащ, под ним оказался элегантный серый костюм, сидевший на нем как-то неуклюже. Есть люди, на которых любая одежда — будь то спортивный, каждодневный или вечерний туалет, будь то конфекция или платье, сшитое по заказу у самого лучшего портного, — сидит плохо, словно от соприкосновения с ними сразу обвисает, теряет форму и новизну. Такие люди могут иметь фигуру Аполлона, быть обаятельными во всех отношениях, но одежда их не любит и все тут… Пашов был именно из таких людей. У него был высокий лоб, борода, как у Симеона, но на голове красовалась плешь, и вообще он казался чересчур громадным для Веры. В нашем доме все были худыми, костлявыми, бывший мой зять выглядел прямо-таки хилым, а сейчас Пашов заполнил собой буквально половину прихожей и, может, поэтому показался мне толстым. Я заставил себя не посмотреть снова на его ноги.
В дверях мы опять все столкнулись, потом долго уступали друг другу дорогу, наконец, вошли в гостиную, и я сразу закурил. У меня болела голова.
— Потом будешь курить! — прошипела Мария. — Пожалуйста, к столу, товарищ Пашов… сразу к столу!
Мы с Марией сели у окна, Вера с Пашовым расположились напротив, все продолжали искусственно улыбаться, будто бы знали какую-то большую тайну. Нужно было с чего-то начать, но никто не знал, с чего именно, Из супницы поднимался аппетитный пар, на блюдах лежала в ожидании закуска, одна из свечей тихо потрескивала. Элли развернула свой подарок: это был тирольский костюм, красивый и дорогой, но слишком уж отдающий фольклором и чересчур огромный для внучки, «Почему тирольский костюм? — спросил я себя. — Ведь сейчас зима!» Мы удивленно переглянулись, Элли выглядела разочарованной. Она аккуратно сложила юбку и жакет и снова завернула их в роскошную упаковочную бумагу.
— Ты растешь, к лету он будет тебе как раз впору, — ласково произнесла Мария.
— Спасибо, товарищ Пашов, — сказала Элли.
— Для аперитива у нас водка, — я взял положение в свои руки. — А на закуску — селедка. Сейчас Элли положит нам ее, хорошо?
— Я почти не пью… — чуть-чуть… одну каплю.
«А Симеон накачивался до упора!» — подумал я, и неизвестно почему мне стало ужасно грустно.
Водка булькнула в бутылке, когда я взял ее в руку, Мария нервно поправила волосы, Вера, опустив глаза, упорно смотрела на скатерть. Умное лицо Пашова выглядело усталым, и мне показалось, что он мой ровесник. Мы подождали пока Элли обойдет стол с блюдом в руках; подцепив вилкой самый жирный кусок селедки, она поднесла его к тарелке гостя… и я вдруг с ужасом увидел, как селедка сорвалась с вилки и шлепнулась на его брюки.
В предлагаемый сборник вошли произведения, изданные в Болгарии между 1968 и 1973 годами: повести — «Эскадрон» (С. Дичев), «Вечерний разговор с дождем» (И. Давидков), «Гибель» (Н. Антонов), «Границы любви» (И. Остриков), «Открой, это я…» (Л. Михайлова), «Процесс» (В. Зарев).
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Воспитанная семьей выживальщиков, агент ФБР Мерси Килпатрик может принять любой вызов — даже враждебный прием родни и знакомых после возвращения домой. Но она — не единственная причина волнений в Иглс-Нест. Серия поджогов, сперва воспринятая властями как подростковые шалости, обернулась убийством двух шерифов. Мерси и шеф полиции Трумэн Дейли полны решимости найти поджигателя-убийцу. Но когда расследование раскроет шокирующую тайну городка выживальщиков, охотник и жертва поменяются местами…
Время действия – конец девяностых. Место – среднерусская провинция. Вопреки коррумпированному начальству, межведомственным склокам, бытовым неурядицам и собственным вредным привычкам, рядовым сотрудникам милиции и прокуратуры удаётся изо дня в день раскрывать преступления, в числе которых самые запутанные и жуткие.
Когда в полицию явился этот конторский служащий с заявлением о готовящемся убийстве, никто не хотел ему верить. Но убийство произошло именно в тот день и час, о котором говорил клерк. А на месте преступления полиция обнаружила очень странного свидетеля произошедшего…
авторский сборник Два романа и повесть о комиссаре Мегрэ и не связанный с ними роман. Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации С. Ермолова. Содержание: Жорж Сименон. Цена головы (роман, перевод Е. Загорянского, иллюстрации С. Ермолова), стр. 3-114 Жорж Сименон. Жёлтый пёс (роман, перевод Е. Загорянского, иллюстрации С. Ермолова), стр. 115-224 Жорж Сименон. Смерть Сесили (повесть, перевод Н. Столяровой, иллюстрации С. Ермолова), стр. 225-346 Жорж Сименон. Братья Рико (роман, перевод Н.
Это дневник полковника юстиции, бывшего начальника следственного управления одного из районов гор. Санкт-Петербурга по сфабрикованному против него обвинению бригадой следователей Следственного Комитета РФ.
Русский беллетрист Александр Андреевич Шкляревский (1837–1883) принадлежал, по словам В. В. Крестовского, «к тому рабочему классу журнальной литературы, который смело, по всей справедливости, можно окрестить именем литературных каторжников». Всю жизнь Шкляревский вынужден был бороться с нищетой. Он более десяти лет учительствовал, одновременно публикуя статьи в различных газетах и журналах. Человек щедро одаренный талантом, он не достиг ни материальных выгод, ни литературного признания, хотя именно он вправе называться «отцом русского детектива».