Гончарный круг неба - [13]

— Продолжайте, — наконец сказала она резким тоном.

Он правильно догадался, о чем она подумает, но она не покажет это, черт побери! Что с того, если даже он и сумасшедший? Живя в этом мире, немудрено сойти с ума.

Он с минуту смотрел на свои руки, очевидно, собираясь с мыслями.

— Видите ли, — сказал он, — у него машина, изобретение, которое анализирует мозговые волны и управляет ими.

— Вы хотите сказать, что он одержимый ученый с адской машиной?

Клиент слабо улыбнулся.

— Я, наверное, не так выразился. Нет, мне кажется, у него очень хорошая репутация, как у исследователя, и он искренне хочет помочь людям. Я уверен, что у него нет намерений повредить мне или кому-нибудь другому. Мотивы у него благородные.

Встретив на мгновение разочарованный взгляд Черной Вдовы, он запнулся.

— Машина… Не могу сказать, как она действует, но он использует ее, чтобы держать мой мозг в ж-стадии, так он это называет. Этот термин обозначает особый сон, когда человек видит сновидения. Он отличается от обычного сна. Хабер гипнотически усыпляет меня, потом включает машину, и я сразу же начинаю видеть сон. Обычно так не бывает, насколько я понимаю. Машина заставляет видеть сны. Я думаю, она их усиливает. И я вижу во сне то, что он мне внушил.

— Гм. Похоже на нехитрый прием старомодного психоаналитика, с помощью которого он объясняет сны. Но вместо этого Хабер внушает вам под гипнозом содержание снов? Следовательно, я заключаю, что он с какой-то целью погружает вас в состояние, в котором вы видите сны. Установлено, что под гипнозом человек может сделать почти все, чего не сделал бы в нормальном состоянии. Это хорошо известно с середины прошлого века и установлено законом после дела Сомервилл против Яроджавски в восемьдесят восьмом. Есть у вас основания считать, что доктор внушает вам что-либо опасное, что является для вам морально неприемлемым?

Клиент колебался.

— Опасное, да. Если считать, что сон может быть опасным. Но он мне ничего не велит, только видеть сны.

— Сны, которые он вам внушает, вызывают у вас отвращение?

— Он не злой человек. У него добрые намерения. Я возражаю только против того, что он использует меня как инструмент, как средство, пусть и для достижения благородных целей. Я не могу судить его — мои собственные сны имели аморальный эффект, поэтому я и пытался подавить их наркотиками, в результате чего и впутался в эту историю. Я хочу выбраться из нее, избавиться от наркотиков, вылечиться. Но он не лечит меня. Он меня побуждает к новым снам.

— Побуждает к чему? — спросила после паузы мисс Лилач.

— Изменять реальность, — упрямо и безнадежно ответил клиент.

Мисс Лилач снова оперлась подбородком о руку и некоторые время смотрела на свой стол, потом бегло взглянула на клиента.

Вот он сидит, спокойный, мягкий, но теперь она уже знала, что если на него наступить, он не поддастся. Он удивительно активен.

Люди, приходившие к адвокату, склонны скорее к обороне, чем к нападению. Все они чего-то добиваются: наследия, собственности, судебного предписания, развода, заключения под стражу. Она не могла понять, что нужно ему, такому беззащитному на первый взгляд. В его просьбе не было смысла, но все же он убеждал ее, что смысл в ней есть.

— Хорошо, — осторожно сказала она. — Но чем плохо, что он заставляет вас видеть сны?

— Я не имею права менять действительность. Он не имеет права заставлять меня это делать.

Боже, он верит в это! Он явно не в себе.

Все же чем-то он подцепил ее, будто она рыба, болтающаяся на крючке.

— Как менять действительность? Какую действительность? Дайте мне пример.

Она чувствовала к нему жалость. Такое чувство вызвал бы у нее шизофреник или больной паранойей, видящий иллюзорный мир. Перед ней был еще один «несчастный случай, характерный для наших времен, испытывающих душу человека», как сказал президент Мердль в своем последнем обращении к народу.

Он немного подумал.

— Во время второго моего визита он расспрашивал меня о моих мечтах, и я рассказал, что иногда мечтаю о домике в дикой местности, как в старых романах, куда можно было бы уйти. Разумеется, у меня не было никакой дачи. Но на прошлой неделе он, должно быть, внушил мне увидеть ее во сне, потому что теперь она у меня есть, дача в рассрочку на тридцать три года на правительственном участке в Сунславском национальном парке, возле Несковина. Я нанял воздушное такси и в прошлое воскресенье летал смотреть ее. Очень хорошая дача, но…

— Почему же у вас не может быть дачи? Разве это аморально? Множество людей участвуют в лотерее с прошлого года, чтобы получить эти участки. Вам очень повезло.

— Но у меня ее не было, — ответил он. — И ни у кого не было. Эти леса объявлены заповедными — вернее, то, что от них осталось. Туда нельзя было даже заходить. Никаких рассрочек на дачи не давали до прошлой пятницы, а когда я увидел во сне, все это появилось.

— Послушайте, мистер Орр. Я знаю…

— Я знаю, что вы знаете, — мягко перебил он ее. — Я тоже знаю. Знаю, как в прошлую весну решили распределить на участки остатки национального парка. Я участвовал в лотерее и получил выигрышный номер. И так далее. Но я знаю также, что до последней пятницы всего этого не было. И доктор Хабер тоже знает это.