Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [13]

В третьей части рассказывается о судьбе гомосексуалов в условиях сталинистского социализма — от рекриминализации мужеложства в 1934 году до крушения коммунистического режима в 1991-м; это обширная тема, требующая гораздо большего внимания, чем удалось посвятить ей в книге такого объема. В главе 8 рассказывается, как «обрабатывали» гомосексуалов в обычных народных судах Москвы в эпоху террора и социальной консолидации (на основе судебных отчетов 1935—1941 гг.). Эпилог предлагает некоторые направления дальнейших исследований и содержит выводы из изложенного в книге. Здесь же описывается характер однополых отношений в тюрьме и ГУЛАГе, а также рассказывается, как после 1953 года медицина и милиция стремились насильственно разрешить гендерную проблему гомосексуальности.

Часть первая

ОДНОПОЛЫЙ ЭРОС В РОССИИ ЭПОХИ МОДЕРНИЗАЦИИ

Глава 1

АРТЕЛЬ РАЗВРАТНИКОВ

Традиционный секс между мужчинами

И ПОЯВЛЕНИЕ ГОМОСЕКСУАЛЬНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ

Историки обычно не уделяют должного внимания проблеме секса между мужчинами в контексте традиционной русской культуры. Игорь Семенович Кон утверждает, что даже в 19-м столетии русская сексуальная культура подразделялась на «высокую» и «низкую», и такое деление было более глубоким, чем в сексуальных культурах Западной Европы. Бытовые половые модели и практики (sexual patterns and practices) широких слоев русского народа были отмечены печатью пережитков язычества (оргии, нерепродуктивные половые акты); необразованное духовенство и слабые институты Православной Церкви тщетно старались их искоренить. Духовные власти смотрели «сквозь пальцы», со смиренной снисходительностью на проявления народной сексуальной культуры, хотя публично Церковь «компенсировала [это] усиленным спиритуализмом и внемирскйм аскетизмом самой церковной доктрины» сексуальности и брака. Сексуальный фольклор — эротические сказки, частушки, мат — был явно не в ладу с христианством¹. И. С. Кон не останавливается на том, какое влияние на восприятие русскими секса между мужчинами оказало столь глубокое расхождение между сакральным и профанным. Представляется правдоподобным, что кажущаяся легкость и (в западноевропейском понимании) толерантность по отношению к мужскому однополому эросу выросла из народного репертуара грубоватых рассказов о «сексуальных шалостях» («sexual mischief») и относительной слабости ранней-Православной Церкви, не способной по существу регулировать половые отношения².

Иностранные путешественники свидетельствуют, что в допетровской Московии была широко распространена «содомия» («sodomy»), да и разговоры о ней велись без какой-либо религиозной нетерпимости и не считались чем-то непристойным³. Епитимьи, налагавшиеся Православной Церковью за «содомию» (мужеложство), приравниваемую к адюльтерным отношениям «мужчина-женщина», были незначительными в сравнении с церковными канонами и светскими законами Западной Европы [, где в те времена мужеложство часто каралось смертной казнью]. Взаимные мужские отношения без анального проникновения Церковью рассматривались как несколько более худшее прегрешение, чем [одиночная] мастурбация. При всем том, как справедливо подчеркивает Ева Левина (Levin, Eve Rebecca), к сексуальности Церковь относилась в целом с подозрением, считая ее источником скверны и греха и относя сюда даже интимную близость в браке⁴.

Регулированием мужеложства Российское государство занялось позже Запада; это было составной частью политики по введению новых форм социального контроля. В 1716 году Петр Великий (1672—1725) запретил мужеложство в армии и на флоте, а после уроков европейской «военной реформации» ввел новые дисциплинарные нормы⁵. В 1835 году Николай I (1796— 1855) распространил этот запрет на гражданское мужское население России, надеясь привить религиозную нетерпимость и социальные добродетели, которых всё еще недоставало русским мужчинам⁶.

Усилия по привитию этой нетерпимости свидетельствуют, что в 19-м столетии маскулинная традиция снисходительного отношения к взаимному эросу продолжала существовать. Медицинские и законодательные источники, а также дневники дают понять, что после 1861 года она пышно расцвела. Мужчины, испытывавшие однополое влечение, выражали его в соответствии с теми социальными ролями, которые они играли. И в провинции, и в столицах мастерские, бани, доходные многоквартирные дома служили местами для однополых отношений. Хозяева и слуги, извозчики и их пассажиры, посетители бань и банщики, мастера и ученики, духовенство и послушники — все не упускали случая получить или доставить половое удовольствие. Этих мужчин и юношей нельзя назвать гомосексуалами в современном, европейском, смысле слова. Их культура маскулинности подразумевала снисходительное отношение к однополому эросу и не навязывала обязательных суровых наказаний, с которыми впоследствии ассоциировалось медикализированное, социально-отторгаемое существование гомосексуальности⁷.

Артель развратников

В середине XIX века Россия оставалась обществом, которого едва коснулись индустриализация и урбанизация, преобразившие Западную Европу. Подавляющее большинство населения были крестьянами, из них 20 млн — крепостными вплоть до отмены крепостного права в 1861 году. Взаимоотношения помещиков, дворовых и крестьян оставались патриархальными, и помещики часто вторгались в половую и частную жизнь подопечных. Равным образом схема взаимоотношений «патрон-клиент» доминировала в городских мастерских и духовных заведениях. Однополый эрос между мужчинами, имевший там место, отражал модель доминирования и подчинения.