Гомилии на Бытие - [12]

Теория трех смыслов Писания, представленная выше и предполагающая трехчастную экзегетическую схему – раскрытие сперва буквального («телесного»), затем морального («душевного») и, наконец, мистического («духовного») смысла, – исходя из реальных условий, как то внимательность аудитории, ее духовное состояние и нужды, уровень образованности и т. п., в своей реализации в Гомилиях претерпевает ощутимый уклон в сторону нравоучительной и мистагогической дидактики, порой в ущерб истолкованию буквального, исторического смысла Священного Текста. На композиции Гомилий это отражается следующим образом: в одном случае – четкое воспроизводство указанной трехчастной схемы (Гомилии II, V, IX и XVI); в другом – только двухчастная как упрощенный вариант трехчастной, с явным перевесом аллегорического над буквальным (Гомилии I, III, IV), в третьем – смешанная схема, соответствующая возможностям толкования: где-то буквальное, где-то моральное, а где-то мистическое.

В основу своей экзегезы в Гомилиях Ориген кладет принцип пользы для своего слушателя: Св. Писание во всех его смыслах должно назидать людей. Во всех Гомилиях толкуемый Священный Текст – лишь отправная точка для более широкого взгляда на вещи, позволяющего затронуть самые разные вопросы догматического, этического и мистического характера, никак не связанные с началом. Например, в Гомилии III, призванной толковать завет Божий об обрезании, автор переключается на толкование всех мест, где говорится об обрезании в переносном смысле: это служит мостом к аллегорическому истолкованию и самого реального обрезания.

Кроме того, Ориген охотно делает отступления спе-цифического характера, помимо периодических дисциплинарных внушений своей аудитории. Отступления касаются, главным образом, двух тем: правильного истолкования Св. Писания (в том числе в полемическом ключе) и побуждения слушателей к совершенству указанием на различные степени приближения к Богу, что органично вписывает их в общий контекст Гомилий.

Сам жанр Гомилии, то есть проповеди, придал сухой экзегезе некоторую литературную форму, не лишенную умеренных риторических красот и чувства живой беседы. Периодически Ориген приглашает слушателей самим потрудиться в сопоставлении различных мест Св. Писания друг с другом ради уразумения заложенного в нем глубокого духовного смысла. В нескольких местах Ориген признается в том, что он не способен с ходу привести удовлетворительное толкование мистического или морального порядка, – свидетельство произнесения Гомилий экспромптом.

Все особенности экзегетического метода в Гомилиях самым тесным образом связаны с богословием Оригена: в этом выражается его гений как всестороннего синтезатора учения и практики христианства. Даже композиционные неровности Гомилий лишь отражают неустойчивость некоторых из его богословских взглядов, в частности, колеблющейся между трихотомией и дихотомией антропологии, скорректированной впоследствии соборным разумом Церкви: IV Вселенский Собор своим догматом о человечестве Христа окончательно и бесповоротно утвердил двусоставность человеческого естества.

Заговаривая о богословском содержании Гомилий на Бытие, необходимо учитывать различную степень свободы богословской мысли, которую позволял себе Ориген в произведениях, ориентированных на разную аудиторию. Русский исследователь и переводчик наиболее спорного сочинения Оригена, трактата О началах, основного источника осужденных впоследствии воззрений Александрийца, Н. Петров пишет об этом следующее:

«В позднейших сочинениях Оригена неправильные мнения его высказываются тоже не одинаково полно и ясно; так, в Комментариях (например, на Евангелие Иоанна и Матфея) Ориген, по выражению Иеронима, на всех парусах своего ума уходит в открытое море умозрения, Беседы же (то есть Гомилии. – М. А.) по своему содержанию – гораздо ближе к церковному учению; сочинение Против Цельса также отличается значительною сдержанностью мысли. Между тем самое происхождение всех этих произведений в позднейшие годы литературной деятельности Оригена не дозволяет объяснять указанное различие в их содержании переменой воззрений Оригена – юношеских и не продуманных – на более зрелые и основательные. Это различие объясняется различным назначением разных сочинений Оригена. Одни свои произведения Ориген писал для образованных читателей, другие – для простого народа; одни сочинения он писал для христиан, другие – для язычников. Понятно, что в сочинениях первого порядка Ориген излагал свои мысли свободнее, в сочинениях же второго порядка его сдерживала боязнь – или соблазнить неопытных в вере, или открыть нехристианам больше, чем можно. Отсюда – умеренный характер умозрения в Беседах и в сочинении Против Цельса»[56].

Таким образом, мы не встретим в Гомилиях тех положений оригенизма, которые сильно отступали бы от Предания Церкви. Так, например, эсхатология Оригена, обыкновенно связываемая с идеей апокатастасиса, в Гомилии на Бытие I, 2 не содержит ничего, кроме констатации адских мучений для грешников и райского блаженства для праведников[57]. Некоторые аспекты триадологии, например, упоминавшееся выше равное участие Отца и Сына в Голгофском Жертвоприношении (Гом. на Бытие VIII), вполне вписываются в утвержденное на I Вселенском Соборе единосущие Лиц Святой Троицы.