Гомер: «Илиада» и «Одиссея» - [34]
Эту эмоциональную силу не следует путать с инстинктом. Пример, наглядно демонстрирующий различие двух этих начал, есть у Гомера в «Одиссее», в песне девятой, в эпизоде, где Улисс спасается от циклопов: одноглазым гигантом Полифемом движет звериный аппетит, который он утоляет, добыв «дичь» грубой силой. Улисс же выживает благодаря своей хитрости, сообразительности (по-гречески — metis, «быстрый разум», «ясное осознание»). В первом случае действие и субъект действия едины; во втором субъект властвует над своими действиями[214]. Идея этого противопоставления такова: герой не должен бороться со своими инстинктами, так как, как бы низки они ни казались, они естественны и раскрывают его человеческую природу — но он должен отдавать себе в них отчёт. Одна из самых леденящих кровь ужасом сцен в «Одиссее» — когда Улисс становится свидетелем гибели в пасти Сциллы своих товарищей, как
Но после он и те немногие, кто остался в живых, пристают к берегу на ночлег и со вкусом ужинают. Они пьют и едят и только после этого вспоминают своих погибших столь страшной смертью друзей и предаются унынию, после чего засыпают — «и сон долгожданный смежает слезой окроплённые вежды»[216]. Комментируя этот эпизод, Олдос Хаксли отмечает, насколько правдоподобным и жизненным кажется описание обильного ужина людей, только что наблюдавших кровавую гибель своих товарищей: «В каждой хорошей книге есть крупицы правды — без них она более не будет хорошей книгой. Но всей правды — никогда. Есть лишь несколько авторов древности, отважившихся на всю правду. Гомер — тот, каким он написал «Одиссею» — один из их числа»[217].
Именно дарованная Богом избранным эмоциональная сила, которой овладевают с помощью metis, «быстрого разума», открывает человеку судьбу, способную пойти по множеству путей. По замыслу Расина, Андромаха, пусть и отданная Пирру, исполняет свою судьбу, как бы воплощая в себе судьбу Трои, порабощённой греками после смерти Гектора, но одновременно празднуя победу над победителями (Пирр добровольно отрекается от власти в пользу Андромахи и её сына от Гектора: «Отдаю тебе свою корону и свою веру: Адромаха, властвуй над Эпиром и надо мной»[218]). Выходя замуж за Пирра, Андромаха становится царицей, в то время как её сын, троянец, наследует греческий престол. Действовать так Андромаху, которая позже заплатит за свой metis жизнью, побуждает не любовь, но нечто большее, что она не может определить так же, как не может не придавать этому значения. Возвращаясь к утверждению Паскаля, можно сказать, что Бог и ослепил, и просветил Андромаху, — заставив её повиноваться судьбе, но в то же время осознавать присутствие этой высшей, влекущей силы.
Собственноручные примечания Расина на полях «Одиссеи» и «Илиады» помогают нам представить, каково было видение французского драматурга. Особый интерес для Расина представляли приёмы, использовавшиеся Гомером для достижения большей правдоподобности. Об этом говорит, например, его заметка о том, что дружелюбие и радушие, с каким в первой песне «Одиссеи» Телемах встретил переодетую Афину, возможно, свидетельствует о том, что сам Гомер получал тёплый приём во время своих странствий. Далее, Расин указывает, что развитие событий в «Илиаде» занимает ровно сорок семь точно рассчитанных по часам дней: пять дней битвы, девять дней мора, одиннадцать — пока Посейдон гостил у эфиопов, одиннадцать — на похороны Гектора, и одиннадцать — на похороны Патрокла. Заметки Расина касаются таких деталей, как трапеза, одежда, описания географии мест, развёрнутые метафоры, действенность некоторых жестов, сладостность слёз.
В пятой песне, когда Посейдон насылает на корабль шторм, Улисс падает за борт. Два дня он проводит в открытом море, а на третий замечает берег и радуется — «Сколь несказанною радостью детям бывает спасенье / Жизни отца, поражённого тяжким недугом, все силы / В нём истребившим»[219]. Однако когда Улисс оказывается уже почти на спасительном берегу, Посейдон насылает огромную волну, которая, не вмешайся Афина, расшибла бы Улисса о скалы. Ладони Улисса ободраны о камни — «Если полипа из ложа ветвистого силою вырвешь, / Множество крупинок камня к его прилепляется ножкам: / К резкому так прилепилась утёсу лоскутьями кожа / Рук Одиссеевых»
