«Голубые странички» - [23]

— У вас еще четверть часа времени, до автобуса вам недалеко, всего шагов двадцать, — сообщил мне хозяин.

Я выпил рюмку коньяку и вышел на остановку. Напротив остановки помещался неосвещенный магазин кухонной посуды, вся улица была скупо освещена, пустынна, хотя отсюда уже начинался центр. Глядя на эту унылую картину, никто бы не поверил, что здесь одно из самых известных мест в мире с прославленным казино. Темно, тихо, по шоссе редко проезжают машины. Я махал им рукой безо всякого успеха. Я вспомнил, как чудовищно здесь трусливы люди; если я иной раз на темной улице пытался кого-нибудь остановить, чтобы задать самый пустяковый вопрос, от меня убегали. Это истинная правда; здесь не только известнейшее место в мире; сюда слетаются авантюристы со всего мира. Я устал и сел на краю тротуара. Когда прошел назначенный час отхода автобуса, ко мне вернулось беспокойство, я панически боялся осложнений, вроде тех, которые меня уже постигли, нет, еще худших, потому что теперь меня окружала ночь, а до отеля было сорок километров. Ну, я снова зашел в бар; хозяин твердо стоял на своем: по его словам, опоздание могло быть делом минут. Я вернулся на остановку, и снова началось ожидание. Уже не считаясь с приличиями, я растянулся на тротуаре.

Что касается хозяина бара, то я понял, что он ограниченный человек, один из тех, кто упрямо твердит одно и то же и чем меньше знает (никогда они ничего не понимают), тем сильнее упирается. Я вскочил и принялся махать руками — с тем же успехом, что и до сих пор. «А все-таки, — думал я про себя, — пусть они к черту катятся, все эти капиталисты, кровопийцы рабочего класса, с их кадиллаками из Флориды и окрестностей! У нас за несколько злотых любой человек отвез бы тебя домой и оба были бы довольны — и ты, и он. Ты давно уже лежал бы в постели, предаваясь размышлениям о нашем «антиталанте» к жизни, а здесь ты отдыхаешь на тротуаре, как в могиле, хромоногому псу до тебя дела нет, самое большее — явится лощеный полицейский и станет сокрушаться из-за твоего плохого воспитания». Я больше не заходил в бар, зная, что не услышу ничего нового. Я пошел вниз, в сторону центра и знаменитого казино. «В худшем случае проведу ночь в казино». Но для того чтобы войти в казино, требовался галстук, а на мне галстука не было. И хотя у меня в кармане лежало несколько миллионов, я не мог рассчитывать на то, что мне удастся провести ночь за рулеткой. Очутившись в знаменитом на весь мир парке, я первым делом помочился. «Человеку всю жизнь кажется, что он мотобомба, а он всего лишь мотопомпа». Мне не удалось даже как следует помочиться, потому что внезапно подъехал автобус; я предпочел не рисковать, он мог двинуться, и я снова остался бы ни с чем! Мгновение спустя я уже сидел в автобусе; здесь царило такое же настроение, как и во всех автобусах, которые в полночь везут усталых людей; большинство пассажиров спали. Я занял место на предпоследней скамейке; позади меня сидели двое рабочих, одетые хуже, чем здешние рабочие. Я сразу заметил: это не могли быть здешние рабочие. Они тянули из бутылки. В сонном вагоне слышны были только их голоса. Язык их был мне совершенно понятен. После обмена любезностями они договорились до правды, которая — как известно — никогда не бывает любезной. Вскоре оба пришли к единодушному выводу, что тех, кто виноват, следует «резать» — да, это были эмигранты… Через определенные промежутки времени кто-нибудь из пассажиров просыпался, поднимал голову, но отнюдь не поворачивал ее в нашу сторону. Защитники правды никого не интересовали, их просто не замечали, как это часто случается.

Конец путешествия. Я вышел из автобуса и сразу очутился… на родине… Меня это невероятно обрадовало, но вместе с тем и невероятно огорчило. Неведомо почему, я присутствовал на каком-то судебном процессе; никогда в жизни я не был ни на одном судебном процессе, никто не относился ко мне настолько серьезно, чтобы вызывать меня на судебные процессы. В конце заседания судья встал и, обращаясь ко мне, сказал:

— А ты будь любезен явиться завтра утром туда-то и туда-то. Приходи вместе с Лукашем.

— С Лукашем?

— Да, с Лукашем.

Я онемел. Всю жизнь я остерегался Лукаша, а вот мне велят прийти вместе с Лукашем! В назначенный час я очутился в каком-то темном коридоре. В глубине за столом сидели несколько человек, они молчали с важным видом. Заметив меня, один из них кивнул мне, чтобы я подошел. Он был лысый, с маленькими, ужасно голубыми глазками, с узким ртом.

— У меня дело к судье Маслянкевичу, — сказал я.

Он даже присвистнул. Спросил фамилию и адрес.

— Значит, это вы, — заметил он, не глядя на меня. — Мы вас ждем, — добавил он после паузы, достал картотеку величиной с папиросную коробку и углубился в чтение. Мне удалось прочитать одно слово: бегство. Я отлично понял, что означает это слово, и еще больше испугался. Я не мог отвести глаз от карточки, хотя и знал, что нужно притворяться, будто она меня нисколько не касается. Внизу я увидел выписанный бисерным почерком список моих грехов… Я побледнел… «А ведь я мог не вернуться! Надо же было после ужина с тушеными устрицами и вином сесть в автобус?» Я горько попрекал себя, меня прошиб пот, и вдруг я услышал стук. Симона стояла в дверях. Ее веселый голосок бился в маленькой комнатке, как канарейка: