Голубые столбы Тиэлии - [49]

ФИЛОКИМОРА

Бауэр, по земным понятиям, оказался весьма приличным жилищем. Помещения его состояли из комнат, а не из тесных камер. Обставлены они были не так уж богато, но сносно. Единственное обстоятельство коробило осужденных — огромная высота помещений. Потолков практически не было видно. Черные ямы над головами вызывали у друзей тоску по небу. Наверху располагались огромные, неизвестно для чего предназначенные ниши. В них‑то и жили киморы.

Но все это узники разглядели гораздо позже. В первый же день пребывания в Бауэре они радовались просторным помещениям и элементарным удобствам. Фил, сопровождавший осужденных в Бауэр, был оживлен и радостен. Как же, он отлично справился с заданием правительства и теперь может рассчитывать на очередное поощрение! Фил гостеприимно развел руками, вводя заключенных в комнаты, и радушно произнес:

— Располагайтесь, будьте как дома!

Затем молча поклонился и шагнул к дверям, ведущим на свободу. Сыщик нажал на кнопку в стене, но, вопреки его ожиданиям, прохода не образовалось. Фил надавил на кнопку еще раз, потом второй, третий. Выхода не было.

— Авария, что ли? — с досадой сказал сыщик и стукнул по кнопке кулаком.

Стена тихонечко поехала в сторону. Но выскользнуть в щель агенту не удалось. В проеме стоял могучий стражник из охраны знаменитого Бауэра.

— Кто безобразничает? — грозно спросил он.

— Никто не безобразничает, — негодующе сказал Фил. — Просто мне нужно выйти отсюда.

— Еще чего, — зевнул стражник. — Раз попался — сиди!

— Я не попался! — завизжал Фил. — Я первый советник тайной канцелярии! Меня зовут Фил! Убирайся, болван, с дороги!

— Ничего не знаю, — испуганно сказал охранник, — но пойду узнаю, в чем дело…

Отсутствовал он долго. Наконец, в проеме показалось его могучее туловище и стражник изрек:

— Сказали, что Фил должен сопровождать узников до конца, вплоть до их исправления. Тогда задача будет считаться выполненной. Понятно?

Щель закрылась, а Фил остался стоять с разинутым ртом.

— И это вместо благодарности… — удрученно сказал он.

Друзьям очень не хотелось жить под одной крышей с доносчиком, но история с Филом их все же развеселила. Сид подошел к сыщику и погладил его по голове.

— Не огорчайся, мой мальчик, — по‑отечески сказал он. — Здесь тебе будут созданы все условия для любимой работы. Вынюхивай, подглядывай, доноси…

— Точно, Фил, — засмеялся Саня, — сведений наскребешь на большой орден. Я, например, собираюсь целыми днями петь частушки и песни, могу и плясать…

— Отстаньте, уроды! — затрясся в дикой злобе Фил. — Вы у меня еще попляшете! Вы у меня действительно попляшете!

Евдокия Петровна, молча наблюдавшая за этой сценой, вступилась за сыщика. Конечно, не из любви к нему. Просто старушка не переносила, когда в ее присутствии над кем‑то издевались.

— Марш на разборку вещей! — ‑ цыкнула она на ребят.

Фил поднял на нее глаза, и баба Дуня увидела, что ушла из них куда‑то великая злоба и осталась только затравленность…

Первый день в застенках узники провели хорошо и даже, можно сказать, весело. Каждый чувствовал себя борцом за справедливость. И это придавало силы. На первых же порах у всех была суматошная работа — размещение бабушкиных богатств. Евдокия Петровна без устали гоняла своих собратьев по несчастью.

— Зачем банку с вареньем взгромоздил на печенье? — негодовала она на внука.

Но больше всего досталось Сиду, который ровным счетом ничего не смыслил ни в еде, ни в продуктах питания. Сначала Сид пытался все свалить в одну кучу. Его поразило варварское отношение землян к бумаге, сделанной из настоящей древесины. На Тиэлии подобный материал считался редчайшим музейным экспонатом. И Сида до глубины души возмущало то, что земляне заворачивают в бумагу, например, мокрохвостую селедку. Баба Дуня застала его в тот момент, когда Сид собирался высыпать пакет вермишели в соль, которая им уже была вытряхнута из коробки в большую кастрюлю.

— Ты что делаешь, Сид? — металлическим голосом спросила Евдокия Петровна.

— Я стараюсь, помогаю… — радостно откликнулся Сид.

— За такую помощь вряд ли ты получишь благодарность, — сказала старушка.

— Я хотел как лучше, — обиделся Сид. — Ведь в эту кастрюлю много чего влезет. И бумага освободится. Я на ней, Евдокия Петровна, напишу самые лучшие свои стихи и посвящу их вам. Подумать только — настоящая бумага! Еще ни один современный поэт Тиэлии не писал свои произведения на бумаге. Я буду первым!..

В глазах Сида заискрилась мечта, и Евдокия Петровна поняла, что в данной ситуации объяснять что‑либо бесполезно.

— Вот что, голубчик, — мягко сказала старушка, — я, пожалуй, сама все расставлю по местам. У меня получится лучше. Ты же почисть вот эту кастрюльку, загрязнилась она немного.

Сид рассеянно взял кастрюлю и горестно сказал:

— А бумага как же?

— С бумагой мы тоже уладим.

Евдокия Петровна запустила руку в объемистый рюкзак, пошуровала там и вынула из его недр толстую общую тетрадь в черном клеенчатом переплете.

— Вот тебе и бумага, родимый. Пиши на здоровье. Я, старая, захватила ее по привычке. В деревню еду — тетрадь беру, чтобы письма детям писать. А отсюда‑то, пожалуй, никакая весточка до Земли не долетит. Так что пользуйся.