Голубые песцы - [48]

Работник аэропорта подкатил трап, и открылась дверца.

Тыплилык внимательно всматривался в каждого выходящего из самолёта: может, кто-нибудь из знакомых покажется. Но выходили все незнакомые, солидные, с портфелями.

Урэвтэгин, частый гость в областном центре, многих узнавал и говорил Тыплилыку:

— Вон идёт, видишь? Это областной комсомольский работник Богомазов. А за ним товарищ из отдела пропаганды нашей партии. Его фамилия Баштанов. Он давно на Чукотке, несмотря что молодой… Дальше главный геолог Северо-Восточного геологического управления. Он ленинградец… О, кого я вижу! Начальник облместпрома! Товарищ Цой!

Урэвтэгин сорвался с места и бросился навстречу человеку в длинноухой пыжиковой шапке. Начальник облместпрома… Это повыше, чем председатель райисполкома. По крайней мере так думал Тыплилык… Нет, надо всё же сказать Урэвтэгину. Деликатно намекнуть, что начальники любят, чтобы с ними разговаривали издали, а не хлопали по спине и не толкали в грудь, как делает это он с начальником местной промышленности области.

Приезжие сгрудились вокруг председателя поселкового Совета и директора совхоза Беркута. Тыплилык стоял поодаль и, когда они двинулись по направлению к гостинице, пошёл следом.

Затихший было гостиничный коридор стал снова наполняться шумом и говором. Многие встретили своих знакомых. Слышались возгласы удивления, глухое похлопывание друг друга по спинам. От стаявшего с обуви снега на полу образовались лужи.

Полина Андреевна сердито выметала снежную кашицу, расталкивая столпившихся в коридоре людей.

Затем началось распределение прибывших. Потеснили даже лётчиков, а в комнату, которую занимал Тыплилык, добровольно перешёл жить Урэвтэгин. Третья кровать пустовала недолго. Раздался стук, и бочком, держа в растопыренных руках постельные принадлежности, вошёл начальник облместпрома.

— О! Урэв! Это ты песцов везёшь? — спросил он Урэвтэгина, кидая ношу на кровать.

— Это не я — вот он, — Урэвтэгин показал на Тыплилыка и спросил: — А вы не боитесь запаха, товарищ Цой?

— Мне никакой запах не страшен, было бы тепло, — весело ответил Цой.

Тыплилык предложил ему занять кровать около окна.

— Тут всегда свежий воздух — дует, — сказал он.

— Большое спасибо, — ответил Цой, — люблю свежий воздух.

Цой стащил с ног тяжёлые унты из собачьего меха и положил их подошвами на тёплые батареи. Потом сел на кровать, свесив ноги в толстых шерстяных носках. В таком виде начальник облместпрома имел какой-то домашний, обыкновенный вид. Он стал расспрашивать Тыплилыка о песцах.

— Значит, голубые? О! Надо посмотреть.

— Чего их смотреть? — лениво отозвался Тыплилык. — Ничего в них красивого нет.

— А всё же любопытно, — сказал Цой.

Тыплилык пообещал как-нибудь сводить его в самолёт поглядеть на необыкновенных пассажиров.

Вскоре Цоя пригласили на партию преферанса.

В коридоре не прекращался топот, сквозь тонкую фанерную дверь доносился громкий смех, кто-то спорил с Полиной Андреевной.

— Шумно стало у нас, — заметил Урэвтэгин.

— Да, — согласился Тыплилык и вздохнул. — Хоть бы завтра погода улучшилась. Вылететь бы… Осталось-то ведь пустяки — двенадцать часов лёту. Мои лётчики даже согласны лететь без ночёвки в Анадыре. Только сядут заправиться — и дальше.

— Скучное дело сидеть в аэропорту, — со знанием дела сказал Урэвтэгин. — Сегодня должны показать кино в честь приезда большого начальства. А послезавтра праздник. Тридцать лет Чукотскому национальному округу.

— Ровно столько, сколько мне, — сказал Тыплилык.

— Ровесники.

Тыплилык хотел сказать, что он родился в тот же день, когда будет торжество, — десятого декабря, но почему-то промолчал.

Вообще Тыплилык не шумный человек. Даже застенчив. Он твёрдо помнил слова, сказанные ему при вступлении на пост комсомольского секретаря: скромность украшает большевика. Сдерживая себя многие годы, он так к этому привык, что стал даже излишне молчалив. Не любил говорить о заботах — нельзя смешивать личное с общественным, хотя сегодня с самого утра он не мог избавиться от беспокойства за судьбу песцов. Вся сложность в том, что он не мог вслух сказать о песцовом корме — сам, только сам виноват. Никто его не ограничивал. И если в этом признаться сейчас, не сочтут ли такое признание проявлением беспомощности? Допустим, он скажет, где-то раздобудут корм, а погода завтра наладится, и вся затея окажется ненужной. От этих размышлений Тыплилык даже глухо застонал, забыв о присутствии Урэвтэгина.

Охотник насторожился и подошёл к Тыплилыку.

— Ты что, Иван? Не заболел ли?

— Да нет, — отмахнулся Тыплилык. — Вспомнилось что-то.

— В скуке только и живёшь воспоминаниями, — глубокомысленно заметил Урэвтэгин.

Перед обедом Тыплилык ещё раз тщательно осмотрел зверей, добавил снегу в клетки и направился в столовую. Шагая по безлюдному аэродрому, он подумал о том, что в безделье человек уподобляется зверю и начинает мерить время от еды до еды. Войдя в зал, он с минутку соображал, пока не убедился, что его место занято.

За его персональным столом сидел Баштанов, а от раздаточного окошка к столу носился с тарелками областной комсомольский работник Богомазов. Баштанов разговаривал с заслуженным артистом Гурьевским, должно быть, о чём-то очень весёлом. Артист жестикулировал, как на сцене, и закатывал глаза.