Голубые песцы - [16]

Наступление следующего дня пришло незаметно. Всё кругом было прежним, вчерашним. Только, ещё раз проснувшись и попытавшись уснуть, Анканау больше не увидела паруса.

Часы показывали пять утра.

Эвилюки смотрел на человека голодными и преданными глазами.

Он внимательно следил за девушкой. Как она одевалась, причёсывалась, завязывала торбаса, умывалась. Когда Анканау отошла от умывальника, Эвилюки понюхал мыло и осторожно попробовал мыльную пену.

К избушке был пристроен маленький тамбур, служивший складом. Анканау принесла оттуда кусок замороженного оленьего мяса, наколола лёд в кастрюлю.

Эвилюки терпеливо ждал, проклиная про себя людской способ приготовления пищи. Надо же додуматься варить мясо, когда с этим может отлично справиться желудок! А тут ещё человек отвлекает от мыслей о еде своими разговорами.

— Ну, Эвилюки, сейчас мы с тобой попируем, — сказала девушка, пытаясь разрезать мёрзлое мясо ножом. Упругое лезвие гнулось, сталь звенела, отковыривая от куска тонкие стружки.

— Пусть мясо немного оттает, — продолжал человек, — а пока закусим строганиной.

Анканау честно делилась: половину мясных стружек себе, половину — собаке.

Но стружки были так малы для собачьей пасти, что Эвилюки так и не разобрал вкуса. На языке осталась лишь лёгкая прохлада, и никакой сытости.

Анканау разрезала ножом растаявший кусок мяса и опустила в закипевшую воду.

Убирая тесную комнатенку, подметая пол, подкладывая в печку уголь, Анканау не переставала прислушиваться к пурге. Что же там делается, за стенами затерянной в тундре охотничьей избушки?

В тамбуре вой ветра был слышен сильнее.

Анканау отодвинула засов и потянула на себя дверь, обитую оленьей шкурой. Она открылась неожиданно легко. За ней белела плотная снежная стена. На гладкой её поверхности обозначились отпечатки поперечных планок, следы от гвоздей. Как будто невидимый мастер тщательно высек в снежной стене изображение двери охотничьей избушки.

От снежной стены несло холодом — спокойным, уверенным. Эта стужа глубоко проникала в грудь девушки, рождала страх. Анканау схватила прислоненную к стене лопату и решительно вонзила в снег. Он оказался плотный, слежавшийся.

Анканау ожесточенно копала и опомнилась, когда увидела, что засыпала себя до пояса.

Она отгребала снег в глубь тамбура.

В комнате заскулила собака. В кастрюле кипело мясо. Анканау подкрепилась варёной олениной, покормила Эвилюки и принялась откапывать дверь.

Несмотря на стужу, Анканау обливалась потом. Она упорно гнала от себя мысль о том, что снежный сугроб может быть очень толстым. Во время короткой передышки она сообразила, что надо копать немного вверх.

Наконец лопата провалилась в пустоту. Анканау расширила дыру, впуская свежий воздух со снежной пылью. Она осторожно выглянула — ветер кинул в лицо острым колючим снегом.

Собравшись с силами, одевшись потеплее, она вышла в ветреную, снежную темень. Лопата рвалась из рук, как живая, дыхание спирало. Отбрасываемый снег падал обратно под ноги. Напрягши зрение, Анканау увидела, что дверь снова заметает, а сугроб даже будто стал больше. В тамбуре выл Эвилюки, зовя хозяйку.

А если случится так, что пока она копает, дверь заметёт и ей не попасть будет в домик?! А войти обратно, ветер снова закидает дверь плотным снегом… Лицо стало мокрым — слёзы отчаяния и бессилия смешивались с таявшим снегом.

Анканау с трудом вползла в тамбур, в комнату, схватила карабин, патроны.

Выставив карабин в снежную темноту, она стреляла, пока не почувствовала рукой, что ствол нагрелся. И тут она испугалась, что расстреляет все патроны. А вдруг пожалует белый медведь?

Анканау втянула карабин в тамбур, поплотнее прикрыла дверь и в изнеможении присела на кучу снега. Эвилюки тыкался дрожащим мокрым носом и взвизгивал. Девушка гладила собаку и молча плакала.

Она несколько раз вытирала слёзы и уговаривала себя спокойно и рассудительно подумать, отбросить страх. Дрожащим, прерывающимся голосом она произнесла, обращаясь к Эвилюки:

— Ну, что плакать? Пурга не вечно будет… Еда у нас с тобой есть. И патроны, и уголь…

Пёс успокоился и несколько раз лизнул девушку в мокрое лицо.

Печка потухла. Тепло быстро выдувалось ветром, в комнате похолодало. Анканау растопила печку и собралась вскипятить чаю.

В тамбуре льду не оказалось. Пришлось набивать в чайник снег. Когда он растаял, в чайнике воды получилось на самом донышке. Анканау вышла в тамбур. Собирая снег, она услышала какой-то незнакомый звук. Похоже было на то, что кто-то царапает по наружной двери.

«Медведь!» — мелькнуло в мозгу.

Она кинулась в комнату и схватила карабин.

Возня у входной двери продолжалась. Эвилюки заливисто лаял. Он кидался на дверь и бурно махал пушистым хвостом.

— Глупый! Отойди! — крикнула Анканау и наставила карабин на дверь.

Медведь постучался. Он стучал, как человек, который просится войти.

— Только попробуй! — крикнула Анканау. — Вот шарахну из карабина разрывной!

В ответ послышался приглушённый голос:

— Есть кто здесь?

Анканау с трудом сняла палец со спускового крючка. Он туго разгибался, будто застыл от прикосновения к холодному металлу.

— Кто там? — крикнула она, приблизившись к двери.