Голубые огни Йокогамы - [21]

— Это еще что, вот раньше…

— Пожалуй, не стоит сачковать на ваших занятиях!

Теперь рассмеялся профессор:

— Идем, угощу тебя пивом.

Пока его не заметили, Ивата поспешил удалиться. Он вошел в здание, поднялся по лестнице на третий этаж и постучал в дверь с табличкой «Судебная психология и семиотика».

— Войдите! — откликнулся женский голос.

Ивата переступил порог тесной комнатки с четырьмя партами и засыхающими комнатными растениями. Женщина, с виду ровесница Иваты, оторвалась от бумаг и строго посмотрела на него. Она носила волосы ниже плеч и длинную челку. Выдающиеся скулы придавали ее лицу форму сердца. Одета она была в зеленый кардиган, в ушах поблескивали серебряные серьги с бирюзой.

— Чем могу помочь? — спросила она спокойно и приветливо.

— Я ищу профессора Шульца.

— Он скоро вернется. Могу я узнать ваше имя?

Ивата показал значок. Она удивленно подняла брови:

— Вообще-то обычно полиция обращается ко мне, а не к Дэвиду.

— Вот как?

Она указала на табличку на краю стола:

Д-р ЭМИ ХАЯСИ — криминальная психология

— Может, в другой раз, — сказал Ивата.

— Садитесь, прошу вас.

Она указала на кресло, и на ее руке Ивата заметил часы с Микки-Маусом. Она поймала его взгляд, но он отвернулся к окну. Лужайка, где проходил тренировочный боксерский поединок, была пуста.

— Не желаете ли пока кофе, инспектор?

— Нет, благодарю вас.

— Точно? У меня тут отличная кофемашина, если что.

— Спасибо, я не хочу.

— Что ж, Дэвид вот-вот вернется.

Знакомый бардак из книг и бумаг на столе приятеля не удивил Ивату. К монитору компьютера прилеплен скотчем флажок «Питтсбург Стилерз»[7]. Возле телефона стояла фотография стройной рыжеволосой женщины с ребенком на руках.

Дверь распахнулась настежь, и в кабинет ворвался Дэвид Шульц с охапкой бумаг. Джинсы были ему явно маловаты, а рубашка в мелкую красно-белую клеточку пропитана потом.

— Мать твою. Косуке, ты?

Друзья обнялись.

— А ты растолстел, — сказал Ивата по-английски.

— Да пошел ты. Японская диета!

Женщина собрала свои бумаги и встала.

— Нет, Эми, оставайся. Я уже ухожу.

Она мило улыбнулась и снова углубилась в работу. Шульц выудил из хаоса на столе свой бумажник и повел Ивату в то самое кафе у часовой башни. Он поздоровался с несколькими студентами на почти безупречном японском и направился к уединенному столику, вдали от шумных компаний. Заказав кофе, он пустился в рассказ о своей карьере, недавнем разводе и прелестях отцовства на расстоянии. В одну из пауз Шульц посмотрел на набежавшие облака, и его лицо помрачнело. Их молчание заполнилось птичьим щебетом и смехом студентов.

— Ивата, мы же не виделись с тех пор… с несчастья. Я только хочу сказать, что мне жаль. Черт, мне так жаль! Я не знаю, что еще сказать.

Шульц опустил свою тяжелую лапу на плечо Ива-ты, который отвел от него взгляд и уставился на солнечные струны, проникавшие сквозь листву камфарного дерева. Под его кроной девушка читала книгу, лениво поводя на ветерке босыми ступнями.

— Не стоит говорить об этом, Дэйв.

Шульц с готовностью закивал:

— Конечно, конечно. Просто я так рад тебя видеть, Кос.

Ивата открыл сумку и положил на стол папку. Дождавшись, когда официантка поставит кофе на стол, он открыл ее. Шульц вытаращился на него:

— Только не говори, что снова работаешь.

— Мне нужна твоя помощь.

— Почему мне не верится, что ты притащился сюда только из дружеских побуждений?

— Потому что ты слишком умен.

Улыбка Шульца померкла.

— Нет, серьезно, ты уверен, что готов? Может, тебе стоило немного подождать…

Ивата поднес к глазам друга снимок и понял, насколько черное солнце поглотило все мысли Дэвида.

— Сукин ты сын.

Ивата ухмыльнулся. На снимке солнце казалось особенно черным на белом фоне.

— Чем оно нарисовано?

— Углем. Убийца заставил жертву нарисовать это пальцем, а потом вырвал его сердце. У меня с собой есть другие фотографии.

Шульц вздохнул и посмотрел в небо, уже иссиня-багровое.

— Что ты хочешь узнать?

— Первое: это символ или знак? Второе: что он означает?

Шульц закатил глаза:

— Кос! Я спец по семиотике, а не Эркюль Пуаро, мать его.

— Я из кожи вон лез, чтобы меня сюда послали. Не могу я вернуться с пустыми руками, Дэйв.

— Твои проблемы. — Он снова вгляделся в снимок и, качнув головой, сдался: — Ну хорошо.

— Ты отличный парень, Дэвид.

— Я бы назвал тебя бездушной сволочью, но таков ваш национальный характер.

* * *

Ивата и Дэвид Шульц сидели на скамейке в окружении красно-зеленых холмов. Где-то внизу мерцал огнями Киото, словно намеревался согреть своим светом округу.

Городские огни, как прекрасны они.

— Местечко класс, — сказал Ивата.

— Я прихожу сюда, когда мне нужно проветрить голову.

— Ну и как, помогает?

— Да, иногда.

— Лучше «Питтсбурга»?

Дэвид расхохотался.

— Слушай, ты читал Дзюнъитиро Танидзаки?

Ивата кивнул.

— Эми дала мне его книгу. Там есть одна строчка, которая не идет у меня из головы: «Красота заключена не в предметах, но в игре тени и света, созданных ими».

— «Похвала тени», — сказал Ивата.

— Она вертится у меня в мозгу, не знаю почему.

— Я понимаю, о чем ты.

Шульц устало улыбнулся и протянул руку:

— Тогда валяй. Показывай свои сраные фотографии.

Ивата снова открыл сумку и передал другу папку со снимками. Шульц медленно перебирал их; его лицо лишь слегка подрагивало. Теперь он осмотрел изображение солнца со всех ракурсов, а также оценил его положение относительно изуродованного тела Цунемасы Канесиро. Наконец он снова вложил их в папку и опасливо отдал Ивате.