Голубые луга - [53]
Только ведь и на февраль есть синий месяц март.
Снег осел. Леха повел Федю к дубам из-под снега желуди добывать. Желуди пережигали, толкли, пили желудевый кофе.
— Скоро по рытому пойдем! — говорил Леха.
— Как это?
— Сойдет снег — и по огородам, по колхозным полям картошку мерзлую собирать. Знаешь, какие лепехи из этой картошки! Объеденье!
Федя помалкивал.
В школе с утра прошел слух: привезут кино. Учеба в голову не шла:
— Какое? Про войну?
Спрашивали у Шурки, у него брат на кинопередвижке.
— Не! — говорил Шурка. — Про любовь!
На перемене он подошел к Феде.
— Придешь в клуб, не забоишься?
— Не забоюсь, — пообещал Федя, а на уроках все задумывался, все в потолок глядел.
По дороге домой Федя догнал деда Кузьму. Дед Кузьма тащил на горбу железное, с дырочками, седло колесного трактора.
— Бросили! Ничего им не нужно! Пакостники, — бормотал дед Кузьма.
Федя обогнать старика боялся, и сзади плестись, подслушивать тоже страшно, как бы Кузьма не погнался, но второй тропинки не было, в снег не сойдешь — поле. За зиму намело — телеграфным столбам по чашечки.
— Погодите у меня! — ворчал дед Кузьма. — Взялись из земли черпать! Черпают, черпают, как из прорвы. Вычерпаете, все вычерпаете! А тогда куда? Ко мне прибежите! А я вас по мордам! Разбросались!
Тропинка возле леса раздвоилась. Одна к избе Кузьмы повела, другая на проезжую дорогу, где все еще лежит на поляне спиленное недругами отца старое дерево, погубленное по злобе.
Федя согласен сделать крюк, лишь бы от Кузьмы подальше.
Со стороны Дубосек шел из своей школы Леха. Федя его подождал у тропинки к дому.
— Ну, чего? — спросил Леха. — В кино пойдем?
Федя вздохнул.
— Драка у меня там будет.
— Ну да? — глаза у Лехи заблестели. — С кем?
— Перваки задираются. Шурка, брат киномеханика. С ними и драться-то стыдно, да ведь налетят гурьбой — не отмахнешься.
— Как саранча, — согласился Леха. — Да они сами все равно побоятся. Старших братьев позовут. Карпу надо сказать, он им мозги прочистит.
— А сами, что же мы, не одолеем?
— Сами: ты да я. Вовку надо позвать, сына Кузьмы. Он хоть из второго, зато дерется, как бешеный, никаких ударов не чует. Лупи его, не лупи, он до тебя все равно доберется и морду расцарапает.
Федя поглядел на Леху, на красные его щеки, на вытаращенные, ясные глаза человека отважного и долго не думающего.
— Я знаешь, за кого дерусь? Я — за Чапаева, за Котовского, за Зою, а они — за твоего Ваську.
Федя сжался, ожидая удара, готовый, как сын Кузьмы, сносить удары, но долезть до вражьей физиономии.
— Чего им Васька дался? — сказал Леха. — Васька бандюга. По нем тюрьма плачет, а то и того хуже — семь граммов в сердце.
— Какие семь граммов? — удивился Федя.
— Не знаешь, что ли?
— Нет.
— Пуля весит семь граммов.
— Так, значит, ты за Чапаева?! — вскричал Федя.
— За Чапаева, конечно! — сказал Леха. — И за нашенских, за тех, кто в Сторожке живет.
Своих денег у Феди теперь нет. И в доме денег тоже не было. У Феликса были три пятерки, но про эти деньги мама знала и надеялась на них. Недавно обнаружили — Федин капитал был да сплыл. Бабка Вера запустила в Федю веником, как раз подметала, но мама в обиду его не дала.
— На хорошее дело ушли деньги.
Сказать, что в доме денег нет, Феде было стыдно, но он все-таки намекнул Лехе:
— За кино-то, небось, дорого берут?
— По рябчику — с малых, по трояку с больших… Да нам деньги ни к чему. Прыгать будем.
— Откуда?
— В потолке люк есть. Залезем на чердак, кино начнется — откроем люк и посыпемся.
По дороге в кино договорились.
Федя подойдет к клубу один. Если на него налетят, из засады выскочат на помощь Леха и Вовка.
Федя, насвистывая, заложив руки в карманы, идет как ни в чем не бывало. И пожалуйста! Загораживая дорогу в клуб — Шурка с мальчишками.
Во рту у Феди пересыхает, но он идет, не замедляя шага. Уже смеркается. Лица ребят видно смутно.
— Пришел?! — кричит Шурка. — На себя обижайся.
Федя медленно вытягивает из узкого кармана шубы правую руку без варежки. Два пальца, указательный и средний, прижаты друг к другу.
— Попиш-шу! — хрипит он сорвавшимся от страха голосом.
— У него «писка»! — Шурка пятится, а его ребята стоят в замешательстве и не дают отступить.
Федя, выставив правую руку, левая в локте согнута, голова прижата к плечам — чистый урка, медленно идет на деревенских. И вдруг он бросается на них, а они бегут врассыпную, голося, как дурные.
Федя ошеломлен победой. К нему подбегают Леха и Вовка.
— Ну ты даешь! Один на всех не забоялся!
Втроем — Леха, Вовка и Федя — они лезут по пожарной лестнице на крышу клуба. Внизу собираются недавние враги.
— Ребя, мы не хотели. Это — Шурка.
— Валяйте, лезьте сюда, — машет рукой Федя. — Не буду бить.
И ныряет в слуховое окно.
Сквозь щель в люке видно, как при свете керосиновой лампы киномеханик продает в дверях билеты, как рассаживаются на лавках люди…
Но вот затарахтел движок, лампу погасили, вспыхнул узкий свет кинопроектора. Ребята из Красенького уважительно дышат Феде в затылок. Теперь все здесь слушают его команду.
— Пора, — говорит Федя. — Леха, открывай. Я первый, остальные за мной.
Люк распахивается, Федя спускает ноги и прыгает. На него падает один, другой, третий, все тотчас расползаются по углам.
