Голубые луга - [27]

Сильный может сделать больше добра, чем слабый. А что можно сделать доброго людям теперь, вот сейчас же?

Федя вскочил с сундука, подбежал к матери, прижался к ней. Давно с ним такого не было.

— Мама, пожалуйста, отпусти меня к Яшке. Я тебя очень прошу. Очень! Мы с ним в одном классе будем учиться. Он хороший. Ему надо помочь убрать сено.

— Конечно, помоги. Смотри только с вилами осторожней! А почему ты к Виталику Мартынову не ходишь?

— Я его ненавижу, мама.

— Что ты! Так нельзя.

— Мама, Мартынов все гадости делает исподтишка.

Сено!

— Сначала кувыркаемся! — распорядился Яшка.

Ребята сорвались с места, и Федя сорвался. Ребята на крышу, и он на крышу.

— Э-э-э-й-й! — крикнул Яшка, руками схватил себя за ноги, и, кувыркнувшись в воздухе, полетел головой в стожок. Ребята посыпались следом, и Федя вдруг остался один на крыше.

— Чего же ты?! — крикнул Яшка.

Федя придвинулся к краю, но посмотреть вниз не решился. Он смотрел на ласточек, ласточки ловили мошек, разгоняясь по небу, как по льду, замирая вдруг, словно пропускали вперед себя отставший ветер и, обманув его, ныряли к земле.

— Он боится! — крикнул Ванечка, меньшой Яшкин брат.

Федя боялся, но он раскрыл руки, завел их за спину и полетел, удерживая тело прямо, и упал в сено грудью. Оно дохнуло на него коровьими теплыми боками, высохшими, но все еще пахучими летними дождиками.

— О! — крикнули ребята. — Он летел, как ласточка. Федька — птица. Касаточка!

Глава седьмая

1

Тетя Люся, сраженная собственной добротой, разрыдалась. Она купила, да что там купила — охотников купить много — она достала, выклянчила, выхватила, опередив редактора газеты Илью Ляпунова, начальника электростанции Васильева и своего непосредственного начальника, завсельпо Ивана Марковича Флирта, — школьный ранец, на ремнях, с застежками, с потайными внутренними карманами и с двумя явными, внешними, для пенала и для чернил.

— Вот, теперь видно, идет сын лесничего, а не какого-нибудь ночного сторожа! — тетя Люся вытирала слезы косынкой. — Ну, Федька, учись! Мы о таком богатстве, когда сами в школу ходили, и не мечтали. Мать холщовую сумку сошьет — вот и вся обнова.

— Сумки-то, верно, холщовые были, да вас-то десятеро, каждому за портфелем в город ездить накладно, зато на лошадях в школу возили. На своих! — это высказалась бабка Вера.

— Ладно, мамка! Что было, то прошло! — тетя Люся села на табуретку, обняла Милку и Феликса и счастливыми глазами глядела на Федю. — Вылитый отец!.. Ты, Милочка, не куксись. Тебе в школу через год — купим, а Феликсу через два. Все вы у нас с портфелями будете, не хуже других, а может быть, и побогаче… Но с тебя, Федя, спрос теперь особый. Подавай младшим пример.

Федя пример подавал уже два года. Читал он много. Прочитал если не больше, то уж никак не меньше тети Люсиного. Беда его — чистописание и арифметика. По чистописанию то перо кляксу посадит, то рука дрогнет, и какая-нибудь шипящая разъедется на полстроки. По арифметике Федя твердо складывал, но уже в вычитании затруднялся, умножал без ошибок на пять и на десять, разделить без помощи мог на два, на три — пробовал, на четыре или тем более на шесть — голову попусту не ломал. Посидит на контрольной, поглядит, перепишет пример, выведет вожжи, которые означают «равняется» и тоскливо ждет звонка. Перед звонком, чтоб не посчитали за бунтовщика, рядом с вожжами впишет какую-нибудь цифру, наугад, но такую, чтоб учительница не очень уж и возмутилась. К задачам Федя не притрагивался. О эти жуткие велосипедисты и пешеходы! Федя ждал настоящей учебы, когда будет география, история, ботаника! По истории и географии он и в первом классе знал за семилетку.

Учеба учебой, а ранец Феде очень понравился. Наденешь, и как десантник с парашютом. Одно опасно: после такого подарка тетя Люся обязательно будет дневник проверять, требовать тетрадки с домашними работами.

— Федя! — сказала мама, указывая на тетю Люсю:

— Большое спасибо! — опомнился Федя.

Покраснел, дал Милке и Феликсу потрогать пряжки, положил ранец в свой угол и хотел удрать, но бабка Вера была тут как тут.

— Ранец-то повыше убери! На печку, а то дети до школы отделают. Такое богатство не на год.

Федя послушался. Поставил табуретку, положил ранец на печку.

— Ты бы хоть поцеловал тетю! — сказала мама.

Федя чмокнул в рыжеватую, пахнущую духами теткину мягонькую щечку. Чмокнул и бежать.

— От радости он такой, — сказала бабка Вера. — Замечаю, боится нежным быть. К нему с добром, а он как волчонок.

— Возраст у него такой, — повинилась за Федю мама.

2

Раньше Федя учился в школах-избах, в обыкновенных, деревянных, деревенских. Старожиловская школа была двухэтажная, каменная, с библиотекой, с батареями вместо печек, настоящая городская школа.

Федя не захотел, чтоб его провожали. Ребята засмеют: третьеклассник с мамой пришел. Но и к школе подойти не осмелился. Перед высоким крыльцом кипела школьная братва.

— Гам-гам-гам-гам! — висело окрест.

— Гав-гав-гав! — брехали все собаки Старожилова.

— Гий-гий-гий! — кричали с деревьев школьного парка соскучившиеся по ребятам галки.

Федя стоял под деревом, шагах в пятидесяти от школы, не зная, как ему быть: то ли обратно повернуть, то ли нырнуть в эту кашу и спрашивать, где третий класс.