Голубые эшелоны - [76]

С площади наперегонки в беспорядке выезжали подводы, скакали конные, разбегались пешие.

— Дедушка, — крикнул он в ворота, — беляки?

Дед испуганно кивнул головой. Пархоменко выхватил шашку и оглянулся: за ним верхами двигался полевой штаб и вся разведка.

— Беляки удирают! Трубачи, точка! В атаку!

Савченко дежурил в этот день при штабе дивизии и ехал сзади с другими разведчиками. Команды начдива он не расслышал: как раз в эту минуту он потешался над неудачной попыткой своего товарища поцеловать деваху, которая вынесла ему воды. Увидев, что ехавшие впереди вдруг рванулись и поскакали, он тоже заторопил коня и помчался за остальными.

На паперти кучкой стояли крестьяне, на дорогу из-за церковной ограды выбежали любопытные ребятишки.

— Неужто нынче праздник какой? — спросил их Савченко. — Почему это у вас церковь отперта?

Ребятишки переглянулись, как бы удивленные тем, что солдат ничего не знает.

— Офицер венчается, а не праздник, — ответил самый старший из них.

К Савченко подъехало еще несколько разведчиков.

— Слышали? Происшествие в церкви! — И он стремительно влетел в ограду.

Озадаченные крестьяне, ничего не понимая, перехватили брошенные им поводья и удивленно уставились в спины солдат, бежавших к дверям церкви, на ходу снимая винтовки.

Разведчиков было пятеро. Одного Савченко оставил с гранатой в дверях, а остальные, сняв шапки, вошли в церковь. Перед аналоем стоял белогвардейский капитан, а слева от него — невеста в фате. Над их головами поручики держали золотые венцы. Еще несколько офицеров стояли кучкой позади. Крестьяне жались к стенам и робко поглядывали на молодых. Во всех светильниках и в люстре ярко пылали свечи. Перед молодыми гнусаво бормотал под нос лысый поп, а на клиросе дружно вторили певчие.

Жених и шаферы были без оружия. Это сразу заметил Савченко, подходя к ним сзади. Венчание, видимо, только началось, и ждать его окончания у красноармейцев не было времени, тем более, что они уже поняли, что въехали в село, занятое белыми, и еще неизвестно, чем может закончиться эта внезапная встреча. Савченко беспомощно оглянулся на своих товарищей. Он уже хорошо знал, что религия — опиум для народа, но знал и то, что красные нигде не вмешиваются в религиозные обряды. Кроме того, положение было необычное: перед аналоем стояли враги, которых следовало взять в плен, — но ведь они находились в церкви, и поп, читавший молитвы, был в ризах и с крестом в руках.

В такой сложной ситуации Савченко даже весь вспотел и окончательно рассердился: легче было рубиться одному с целым эскадроном, нежели решить, как быть с этим венчаньем, будь оно трижды неладно!

То, что солдаты держат наготове винтовку, бросилось наконец в глаза крестьянам, а когда они заметили, что солдаты без погон, среди них сперва поднялся шепот, потом кто-то попробовал выйти из церкви, но у дверей послышалось резкое «назад!».

Крестьяне заволновались, зашумели. Поп, заметив это, осмотрелся, увидел красноармейцев и поперхнулся. Он вдруг побледнел, и рука, поднятая, чтобы благословить молодых, застыла в воздухе. Глаза попа теперь были прикованы только к винтовкам, наведенным на спины офицеров.

Не замечая, что происходит у аналоя, певчие дружно продолжали петь. Поп молчал. Он смотрел на окаменевшие, суровые лица красноармейцев и, может быть, думал, что день расплаты настал и для него. Он крепко провинился перед красными: уверенный, что они уже никогда не вернутся, он с легким сердцем назвал офицеру, который стоял у него на квартире, всех активистов своего села. Где они теперь? Это каждый может понять. Передавал он и другие сведения и, когда белые в первый раз отступили за Перекоп, собственного сына послал в армию к Врангелю. Дочку просватал за офицера, а сколько раз потом давал пристанище лазутчикам, которые появлялись и исчезали ночью.

Все припомнил поп и затрясся. Из головы вылетели все положенные для венчания слова, а на их место лезли совсем неуместные, страшные, какими он проводил не одного покойника на погост. Неужели придется произнести их вместо «многие лета»? Поп еще раз взглянул на красноармейцев. Они стояли спокойно, даже торжественно, и это было куда страшнее, чем если бы они кричали или стреляли. Тогда поп вдруг истерически завопил, подняв вверх руки: «Все упование мое на тя возлагаю, господи, сохрани мя под кровом твоим!»

Капитан, все время влюбленно переглядывавшийся с невестой, услышав вовсе не идущие к месту слова, посмотрел с недоумением на попа и только теперь заметил его растерянность. Тогда он удивленно оглянулся на своих шаферов и увидел Савченко, наставившего ему в затылок винтовку. Капитан, все еще ничего не понимая, сердито сказал:

— Поручик, что это значит? Было же сказано: солдат не пускать!

Один поручик тоже обернулся и с искаженным от злобы лицом шагнул было к ближайшему солдату, но тот молча направил дуло берданки ему прямо между глаз. Офицер испуганно отшатнулся. Капитан, очевидно, уже успел сообразить, в чем дело, и, побледнев, что-то шепнул на ухо своей невесте, та взвизгнула и повалилась ему на руки. Поп растерянно замахал крестом.

Хор все еще не замечал, что творится. По времени, однако, выходило, что поп должен уже обводить молодых вокруг аналоя, поэтому, пропев все, что положено, еще веселее, не жалея сил, загремел на всю церковь: «Исайя, ликуй, дево!..»