Голубые эшелоны - [70]

Натравленная Антантой, панская Польша напала на Белоруссию и Украину, мечтая о границах до самого Черного моря и о богатых хлебом и рудой украинских землях.

Вместе с белополяками возвращались на Украину в составе Шестой дивизии и недобитые части петлюровской армии, уже однажды выброшенные за Збруч.

Тысячекилометровый марш для молодой кавдивизии был вместе с тем и учебой, на которую у нее не было лишнего времени.

Польская пехота засела в глубоких окопах, опутанных колючей проволокой, а позади стояли тысячи пулеметов, сотни батарей и хорошо обученная кавалерия генерала Крайницкого. Польские офицеры уже знали, что Конной армией красных командует Буденный, который в годы империалистической войны был у того же генерала Крайницкого в дивизии только вахмистром, вот почему они спокойно ожидали дерзкого наступления на окопы, убежденные в том, что красные повиснут на колючей проволоке и под градом пуль сложат свои головы в поле.

Четырнадцатая кавдивизия шла в авангарде Первой Конной и наступала на местечко Самгородок, на стыке Шестой и Третьей польских армий. К полудню солнце потемнело от дыма, люди оглохли от грохота выстрелов, кони ординарцев обгоняли птиц, пулеметные тачанки обгоняли ординарцев, и польские легионеры, не выдержав стремительной атаки, побежали.

В прорыв, как весенний паводок, ворвалась конница Буденного и пошла по тылам Третьей польской армии, уничтожая военные базы. Белополяки начали поспешно отступать на запад, обозначая свой путь расстрелами крестьян и пожарами. С каждым шагом отступления спесь у легионеров спадала, вера в свои силы терялась, началась и все усиливалась паника. Солдаты, которые еще так недавно храбро дрались, стали сдаваться в плен целыми подразделениями, а остальные бежали без оглядки. Чтобы не оторваться от врага, красные полки вынуждены были наступать ускоренным аллюром.

— Молодцы, хлопцы! — как в трубу, загремел Пархоменко, стоя на холме. — Даешь Варшаву!

Тысячеголосое «ура!» всколыхнуло сельскую тишину и эхом отдалось в лесу.

Миновав лес, колонна с шоссе повернула на юг и двумя дорогами спустилась в заболоченную долину реки Случь. Передовая разведка доносила, что левый берег занят белополяками. Ими же заняты и некоторые села на правом берегу. Пархоменко, не дожидаясь Четвертой кавалерийской дивизии, которая вместе с его дивизией должна была наступать на Новоград-Волынский, повел стремительное наступление, и уже к вечеру один из его полков захватил село Рудно, а другой — село Тальки.

Приковывая к этому району внимание врага, начдив приказал Первой бригаде искать брод где-нибудь повыше. Комбриг-один довольно потер руки:

— В таких делах без меня не обойдешься, товарищ начдив.

— Будешь хвастать, когда переправишься, — ответил Пархоменко, разглядывая в бинокль противоположный берег. — А если Четвертая раньше нас форсирует речку, я тебе в обоз отошлю.

Комбриг-один поскакал в полк, расположившийся в перелеске, напротив села Киково. Однако ни в эту ночь, ни на другой день Пархоменко не получил донесений о форсировании реки. На занятый участок подходила Сорок пятая стрелковая дивизия, уже появилась разведка Четвертой кавдивизии и бригады Котовского.

Комбриг-один метался по берегу, стараясь не попадаться на глаза начдиву, а начальник штаба плаксивым голосом по телефону отвечал, что польские заставы сбивают разведку пулеметным огнем. К реке невозможно подойти. Пархоменко захохотал на всю хату:

— Они Дон переплывали! Куры вы общипанные, а не кавалеристы! По карте вы переплывали Дон.

Он сам поскакал на своем вороном жеребце искать переправу. Заболоченный и открытый правый берег напротив села Киково в самом деле был лишен удобных подступов. Лучше всего было сделать это в расположении Второй бригады, где речка Лубянка впадала в Случь. Здесь для подхода был овраг, хотя разведка тоже не могла выдвинуться на берег без того, чтобы ее не обстреляла польская застава, сидевшая в окопах на другой стороне. Комбриг, собрав красноармейцев, сказал:

— Начдив товарищ Пархоменко приказал, чтобы сегодня наш полк любой ценой форсировал реку. Вот тут вы можете себя показать, товарищи кавалеристы.

— Первая бригада уже пробовала, — отозвался один боец, — а что получилось?

— Они только хвастать умеют, — перебил его другой. — Надо польскую заставу снять, и вся премудрость.

— А охотники найдутся?

— Я первый такой, товарищ комбриг, — выступил вперед низенький, но крепкий боец.

— А я второй, — выкрикнул из толпы другой, вдвое выше первого, и тоже протиснулся вперед. — Чтоб мы не смикитили, как обмануть панов? Лишь бы только дозволили на риск пойти.

— А по-пластунски ползать умеете?

— Этому мы еще не обучены, а как по забоям лазить, тут нас учить нечего — оба шахтеры.

После дождей вода реки была мутная. На рассвете, когда над болотом еще стоял туман, два бойца — один высокий, другой низенький, оба русые — из оврага пробрались к реке и тихо, без всплеска, подплыли к противоположному берегу. Над водой их головы были едва приметны, а затем их целиком укрыл прибрежный тальник.

Польские солдаты сидели в окопчике. Их было восемь.

Сбившись в кучу, они, усыпленные тишиной, дремали, один только телефонист раздраженно нажимал кнопку полевого телефона, но зуммер молчал: кавалеристы уже успели порвать провод, связывавший заставу с полком. Совсем незаметно они подползли к окопу и тут же, вскочив на ноги, разом гаркнули: