Голубые дьяволы - [62]

— Знаю, — кивнул головой Минька. — Сердитый такой, с маузером в деревянной кобуре.

— Ишь ты, — усмехнулся Полтко. — А фон Клейста ты случайно не знаешь?

— Нет, не знаю, — вновь нахмурился Минька, уловив в голосе взрослого насмешку. — Зато я знаю, где у немцев склад с бомбами.

— Интересно…

— В лесу, сразу же за огородами. Там их — боже мой сколько! С овчарками охраняют.

— А еще что знаешь? — спросил Полтко и переглянулся с Куличенко.

— За Армянским кладбищем зарыта в землю большая цистерна. Туда немцы на грузовиках что–то в бочках возят, наверно, бензин. А на куполе собора ихний солдат сидит с трубой–раскорякой. Вот бы шваркнуть по нем из пушки. Я говорил Михневу, да что толку: у них ведь пушки нет.

— У кого это «у них»?

— У партизан. У них бы и пулемета не было, если бы мы им свой не отдали.

— Вот дает пацан! — воскликнул Колесников. — Врет, что твой барон Мюнхаузен. Партизан приплел каких–то…

— А вот и не вру, — вывернул глаза на своего обидчика Минька и провел большим пальцем руки у себя под подбородком: — Век свободы не видать. Мы с Колькой Стояном собирались сегодня утром к ним в буруны уйти, да дождь помешал. А тут немцы наскочили и нас зацапали. Сухоруков еще говорил, что в бурунах за Агабатыром наши кавалеристы…

— Ну, хорошо, хорошо, — перебил его уполномоченный особого отдела и снова многозначительно взглянул на Куличенко. — Мы тебе верим. На, держи еще конфету. Бери, не ломайся, я вон взрослый, а все равно люблю сладкое. Сейчас в штаб бригады поедете.

В Вознесенскую приехали перед закатом солнца. Оно наконец–то прожгло дыру в толстом сером войлоке туч и теперь глядело горячим глазом и не могло наглядеться на охолодавшую без него землю. «Каково–то без меня?» — казалось, спрашивало оно с сочувственной улыбкой.

В станице полным–полно военного люду. Особенно много моряков. Куда ни поверни голову, всюду мелькают черные круги бескозырок. «Какой же здесь может быть корабль?» — изумился Минька, услышав, как пробегающий мимо матрос крикнул другому, что, дескать, спешит на крейсер. Чудно: в горах — и вдруг крейсер. Как он сюда попал? На колеса его, что ли, поставили или притащили волоком? Минька некоторое время размышлял, пытаясь самостоятельно разгадать эту загадку, потом не выдержал, обратился к разведчику:

— Про какой это они крейсер толкуют?

Куличенко понимающе рассмеялся:

— А ты и вправду подумал? Это же морская пехота, из 62‑й бригады. Они привыкли все называть морскими именами. Кухня по–ихнему — «камбуз», часы — «склянки», а позиция — «крейсер». Вон видишь ту вершину? Это — «грот–мачта». А справа овражек — «гальюн».

Ну и дорога на перевале! Вниз–вверх, вниз–вверх — как на волнах. От тряски по булыжникам мостовой все внутри переворачивается. Скорей бы уже доехать. Наконец тачанка остановилась возле одноэтажного здания, на вывеске которого красовалась грубо намалеванная нефтяная вышка.

— Штейтауф! [15] — хлопнул Куличенко по плечу согнувшегося на дне повозки пленного немца. — Коммен зи к нашему начальству! Форштейн?

— Яволь, — поспешно соскочил, на землю Кукуш.

Минька тоже спрыгнул с тачанки, поправив сползшие на сторону штаны, пошел следом за разведчиками. Ого, сколько здесь понапихано в проулки и сады повозок, машин и пушек! А говорили, нашим воевать нечем. Ничего себе — нечем. Вон и танки стоят, прикрытые снопами и сеном, чтобы с воздуха незаметно было. Может быть, и «катюши» где–нибудь поблизости, тоже замаскированные? Дед Макковей говорил, что страшней «катюши» ничего еще не успели выдумать. Немцы ее боятся, как огня. Да она и есть сплошной огонь, все начисто сжигает. Взглянуть бы на нее хоть одним глазком, какая она?

— Постойте здесь, — сказал Куличенко, останавливаясь перед бывшей конторой. Он снял плащпалатку, поправил ремень на гимнастерке, гмыкнул и решительно шагнул через порог. У Миньки сильнее застучало сердце: если так волнуется этот бесстрашный разведчик, то значит в конторе действительно находится очень важное и сердитое начальство.

Куличенко пробыл там недолго. Вскоре послышались шаги. Идет! Минька взглянул на выходящего из конторы, и сердце у него едва не выпрыгнуло из груди от огромной радости: на пороге стоял тот самый командир со шпалами на петлицах, с которым он познакомился во дворе ГУТАПа.

— Дядя Левицкий! — бросился он навстречу старшему политруку.

— Ты? — лицо Левицкого озарилось улыбкой. Он схватил Миньку за плечи, дружески встряхнул. — Так вот кто гуляет с немецкими поварами по передовой линии! — воскликнул он.

— Я не сам… — начал было Минька, но Левицкий уже отбросил шутливый тон.

— Знаю, знаю, — провел он ладонью по Минькиной макушке.

В дверях показался Куличенко.

— Комм герр [16], — поманил согнутым пальцем Кукуша, козыряя перед посторонними знанием немецкого языка. — Ты тоже пойдем, — подмигнул Миньке.

Минька встревоженно посмотрел на Левицкого.

— Иди, иди, не бойся, — улыбнулся он.

— А вы моего дружка Мишку–Австралию не видели? — спросил у него Минька, направляясь вслед за Кукушем. — Его ведь приняли в десантники.

— Видел, — смежил веки Левицкий, подталкивая своего юного друга в спину и с трудом удерживая на лице спокойное выражение.