Голубой уголь - [2]

Вернувшиеся с разведки, несмотря на усталость, принялись ему деятельно помогать, и через двадцать минут все было разобрано.

Вез особого труда удалось широкое углубление «лазарета» превратить в закрытое помещение. Для этого устроили крышу из боковой стенки гондолы, загородив вход и приладив дверку. Затем зажгли две керосинки, и в «комнате» стало совсем уютно. Раненые зашевелились. Профессор Васильков очнулся и застонал. Метеоролог Осинский открыл глаза и сел.

— Лежать! — приказал Деревяшкин, готовивший на примусе суп из пеммикана. — До обеда на курортах полагается спать, а обед будет готов через четверть часа.

— И все ты врешь, Деревяшкин, — заявил, сбрасывая одеяло и решительно поднимаясь, механик Алфеев, — Во всех курортах «мертвый час» устраивают после обеда, а до обеда полагается моцион.

— Так-то во всяких других курортах, а в ледяном курорте все наоборот, понимаешь? Ну, чего встал?

— А чего лежать? Коли рука сломана, так и ходить разве нельзя? Не на руках ведь хожу. Говори, что делать то надо?

— Ну, если так хочешь, пойди помоги, — они там на улице продукты в магазин таскают.

Алфеев вышел «на улицу» и стал помогать складывать припасы в кладовую, вырубленную в нише ледяной стены. После обеда он вызвался подежурить.

— А чем же ты, однорукий, стрелять будешь, если, скажем, медведь привалит?

— Я вас разбужу.

— Ну, коли так, — ладно.

— Ни один медведь сюда не придет, если у него нет дирижабля, — сонным голосом отозвался Комлинский, устраиваясь на одеяле.

— Ну, почем знать, — ответил репортер Бураков, примащиваясь рядом с ним.

— Он вместо сиделки подежурит, — пояснил Деревяшкин. — Да смотри, через часок-другой разбуди меня.

Но Алфееву пришлось разбудить завхоза раньше. Пилот Марин начал бредить, а потом пытался встать и бежать от мнимых преследователей. Деревяшкин долго возился с ним, пока проснувшийся от шума Бураков не помог ему надежно запрятать Марина в спальный мешок. Дежурить теперь остался Бураков.

На другой день утром похоронили в ледяной могиле двоих — первого пилота и радиотелеграфиста, взгромоздив у них в головах ледяную глыбу вместо памятника. После этого все «ходячие» стали рассортировывать имущество средней и задней гондолы. Задняя гондола была мало повреждена. Правда, большинство приборов оказалось испорчено, но мотор остался почти невредимым. Особо ценные вещи запрятали в ледяные кладовые, завалив их тяжелыми глыбами льда. Уцелело около тонны горючего и девять заряженных аккумуляторов. Пищевых продуктов при полуголодном пайке могло хватить недель на пять. Из оружия сохранилось восемь винтовок, более тысячи патронов. Имелось несколько лопат и пил, десяток мотыг, семь пар исправных лыж и две пары таких, которые легко можно было починить.

— Что-то больно много добра привезли на новую квартиру, — вздохнул Деревяшкин. — Надолго, видно, приехали.

— Добра-то надо бы побольше, не хватит, — ответил Комлинский. — Чтобы через полтора месяца не положить зубы на полку, надо поискать зверья.

После обеда решили обследовать ледяное ущелье. Ковров отправился вверх. Бураков с механиком Комлинским пошли вниз. Каждый из них вооружился винтовкой и мотыгой.

Комлинский с Бураковым, подойдя к остаткам передней гондолы, второй раз исполнили роль могильщиков. Потом отправились дальше. Больше часа шли они по довольно ровному льду. В стенах — ни одного пологого места или такой трещины, через которую можно было бы выбраться наверх. Везде отвесный лед.

Бураков был впереди. На одном из поворотов ущелья он радостно вскрикнул. Отставший Комлинский подбежал к нему.

— Открытая вода!.. — кричал Бураков.

Едва завернув за угол, Комли некий зажмурился от яркого света. Сперва ему показалось, что они вышли на совершенно открытое место. Потом, оглядевшись и посмотрев вниз на темную воду, он мрачно проговорил:

— С большим правом вы могли бы сказать; закрытая лоханка…

— И правда!.. Что за чорт… — сокрушенно пробормотал Бураков.

Перед ними был почти четырехугольный бассейн около трехсот метров ширины и более четырехсот длины. С боков и впереди он замыкался отвесными ледяными стенами, хоть не такими высокими, как в ущелье, но все же уходившими вверх достаточно далеко, чтобы привести пленников в уныние. Правда, поперечная стена была менее гладкой, на ней имелись разнообразные выступы, но выбраться здесь, очевидно, еще менее представлялось возможным, так как в нижней части стены, на высоте около двадцати метров, лед большим бугром выдавался вперед. По бокам бассейн окаймляли словно припаянные к стенам дорожки льда, шириной в несколько метров. Вместе с небольшим ледяным полем, отделявшим наших разведчиков от воды, эти дорожки составляли букву «П» с широкой верхней перекладиной.

— Ловушка, — сказал Комлинский.

— Ловушка… — уныло повторил Бураков.

Оба они прошли — каждый по одной из боковых дорожек — до поперечной стены, молча поглядели друг на друга через воду и молча же повернули обратно.

Назад к лагерю возвращались медленнее: и дорога была трудней — в гору, и устали, и — главное — глухая стена там, за бассейном, лишила надежды, с которой пустились в разведку.

Когда они вернулись в лагерь, Ковров уже был там. Выслушав их сообщение, он нахмурился.