Голубой дым - [22]

— Жаль, мне хотелось познакомиться с ней, — тоже громко сказала Дина Демьяновна, убедившаяся с сожалением, что в квартире нет книжного шкафа, нет книг. Она сразу почувствовала, как только вошла, что чего-то здесь не хватает, а теперь вот поняла, что не хватало книг. Всего одна застекленная полка в маленькой комнате.

— Что? — спросил Петя Взоров, входя с бутылками, прижатыми к животу.

— Хотелось познакомиться.

— Мама как мама. Мариванна! А две сестры ее, мои тетки — Поливанна и Верыванна. Между прочим, одинокие. Ладно. Пошли ко мне и там... Вот только... придется из чайных чашек... Ничего?

— Конечно, — согласилась Дина Демьяновна, подумав вдруг, что она никогда еще в жизни не пробовала пива, а тем более из чашек. Не все ли равно? Но когда увидела вспотевшие, холодные бутылки, очень захотела попробовать.

Большой письменный стол в комнате у Пети был не гарнитурный, а старый, массивный и удобный для работы. У стены стоял зеленый диван, на полу валялись скомканные носки, которые Петя зашвырнул ногой под диван.

— Садись, — сказал он, ставя бутылки на край стола.

Но она рассматривала пожелтевшую гравюру на стене, сплошную вереницу сморщенных островерхих домов, булыжник, горбатый мостик через реку.

— Трофей моего отчима. Единственное, что он оставил... А мне нравится, — сказал Петя и обнял Дину Демьяновну сзади, оглушив поцелуем около уха.

Она тут же повернулась к нему и сама обняла его и тоже стала целовать потное его лицо. Но он осторожно развел ее руки, усадил на диван, нажал клавишу «Спидолы», из которой ворвался в комнату громкий мужской голос, обещавший опять жару «в Москве и Подмосковье в ближайшие сутки», а сам стал задергивать глухие шторы на окне.

— А пиво? — спросила Дина Демьяновна в послушном ожидании.

— Потом.

— А если придет твоя мама?

— Она вечером придет, — отвечал Петя Взоров, поддергивая крючки, застрявшие в жестяной рейке.

— Оставь ты ее в покое, — сказала Дина Демьяновна, щурясь в смущенной улыбке и слыша надоевшее ей жестяное, дребезжащее жужжание крючков в пазу рейки над окном.

Но Петя все-таки подставил мягкий стул, разулся, влез на него и, поправив застрявший крючок, сдвинул штору. В комнате воцарился оранжевый полусумрак.

— Тут голуби и воробьи летают, — сказал он, глядя на Дину Демьяновну, которая в этом сумраке казалась смуглой.— Между прочим, на этом диване еще не сидела ни одна женщина, которая хоть чуточку могла бы сравниться с тобой. Ты гениальна на зеленом фоне.

— Дай мне глоток пива, — попросила Дина Демьяновна. — И закрой дверь. Все-таки... как-то... А вдруг твоя мама придет раньше? Петя, ты слышишь меня? А если мама? Ты оглох? Вообще-то ты сумасшедший. Ты меня оглушил, и у меня звенит до сих пор. Что ты все время улыбаешься? Перестань. Я прошу, перестань. Будь хоть раз серьезным.

...Пиво не успело согреться и обожгло пересохший рот льдистым, колючим и резким холодом. Прозрачная золотистая жидкость истекала тонкими пузыриками газа, которые облепили белые стенки чашки, золотясь на фарфоре. И Дина Демьяновна испытывала наслаждение, отхлебывая маленькими глотками хмельную холодную горечь. А Петя, сорвав жестянку с очередной бутылки о край своего стола, пил прямо из горлышка, высоко задрав голову. Дина Демьяновна видела и чувствовала, с каким удовольствием он пьет пиво, и, заражаясь его жаждой и наслаждением, допила до дна большую фаянсовую чашку, на которой был отпечатан голубой силуэтик какого-то павильона ВДНХ. А на другой стороне витиеватая серебристая надяись: «Милой Марусе на память в день рождения от Полины. 15 апреля 1958 года». «Очень трогательно», — подумала она.

— Я пила из маминой чашки? — спросила Дина Демьяновна.

— Почему? А-а, надпись! Нет, конечно. Она из нее не пьет. Поливанна презентовала от щедрот своих. Главное — с надписью. Хочешь еще пива?

Именно в этот, далекий теперь уже день Петя Взоров и показал ей свой дипломный проект плавательного бассейна с двумя черненькими длинноногими человечками на сером асфальте.

— А приходится иметь дело с белыми кубиками и зеленым макетом. Ломать голову над тем, как бы сантиметра на два сдвинуть перегородку комнаты или как из простой плоскости сделать идеальную, чтоб никакого намека на форму. Впрочем, ерунда. Моего труда пока нет ни в чем. Можно и из кубиков. Можно все! А я токарь или пекарь — точу детальку, а порой и не знаю, для чего и куда. Пекарь-то в наш век художник! Я даже не пекарь. Честно говоря, не знаю, за что мне платят деньги. Я бы себя выгнал к чертовой матери из мастерской. Не выгоняют. Говорят, хороший работник. Разработчик, вернее. Разработчик замыслов. В общем, все не то. И плавательный бассейн этот — чушь собачья. А что делать? Стандарт. Шаблон. Нет, ты ничего не понимаешь. Скажи: «Нихт ферштейн». Я немецкий когда-то учил: «Комен ди тафель», — единственно, что запомнил. «Подойдите к доске». Или вот еще: «Зер шлехт, Взоров». «Очень плохо». А между прочим, «Анна унд Марта баден». Слушай, поехали сейчас в Серебряный бор. Это идея! Как ты?

— Но я же не одета.

— Ну одевайся скорее.

— Я про купальник.

— Ах да, купальник! У меня, кстати, тоже нет плавок приличных. Значит, отпадает. Может, купить водки и напиться? Денег нет. Отпадает.