Голубой Берег - [5]

— Смотрите, брат Иеронимус.

Иероним оборачивается. Отец Дорфус указывает на внезапно возникший в нескольких шагах от передатчика пейзаж — тот самый, который он видел в коридоре. В призрачцом голубом свете видны большие цветы — возможно, что это вовсе не цветы, — роняющие семена, как капли черного дождя. За ними можно различить лохматые силуэты — может быть, это деревья. Иероним в этот момент не может вспомнить ничего из тех сведений, которые ему сообщили об этом мире.

— То, что вы видите, брат Иеронимус, это образ, передаваемый как материальный объект. Перед вами уголок долины Феникса в южной части полуострова Джианетти. Там установлен приемник, с помощью которого вы материализуетесь на Афродите, брат Иеронимус.

— Я готов, отец мой!

— Тогда прыгай, — говорит ему отец.

И как только люк открывается, они начинают падать к голубой и серебряной поверхности Луны, и остальные туристы падают вместе с ними, заполнив все пространство вокруг; все это похоже на водопад, увлекающий множество смешных пестрых марионеток.

«Какие замечательные каникулы!» — думает Иероним. Он нажимает на рукоятку управления ракетным ранцем, совершает пируэт, и в поле его зрения появляется огромный шар Земли, словно нависающей над Луной. Тихий океан закрыт большой спиралью облаков… Они продолжают медленно опускаться на лунную поверхность, где, наверное, будут участвовать в каком-то необыкновенном празднике. Иероним жалеет об одном — что он не захватил с собой большой красный плащ и сумку с игрушками.

Они опускаются на поверхность Луны и, забавляясь, высоко подпрыгивают, поднимая клубы пыли, сверкающей в газовых струях ракетных двигателей.

— Брат Иеронимус!

Он невольно ищет ручку радиоприемника, чтобы ослабить силу звука, но это произнес отец Дорфус, стоящий перед пультом управления передатчиком в метре от него. Он передвигает небольшой рычажок, и голубой пейзаж в противоположном углу исчезает.

— Вы будете двадцатым человеком, совершающим этот прыжок. И точно так же, как и вашим предшественникам, мы ничем не можем помочь вам. Препятствие, все то же препятствие остается.

— Я не боюсь, отец мой.

— Вы достойный воспитанник нашего Ордена, брат Иеронимус, и это высокая похвала. Прекрасно, что вы верите в человека и его возможности, но может случиться так, что во время передачи…

— Если вы думаете об этом, то я готов умереть, отец мой!

Настоятель качает головой.

— До сих пор, брат Иеронимус, смерть была не самым страшным из всего, чего следовало опасаться. Нет, речь идет не об этом. Я имею в виду явление, которое мы все называем адом. Это эффект лабиринта,

— Я ничего не боюсь, отец мой!

— Вы слышали о том, что случаются повреждения человеческого организма во время Передачи? Нарушения органического характера редки; можно сказать, что они почти не встречаются. Но сознание человека ведет себя странным образом — оно как будто не хочет признать за Передачей право на победу над пространством. В то время как тело переносится за долю секунды через пространство в несколько световых лет, оставаясь невредимым, сознание человека достигает цели лишь после продолжительных блужданий. В принципе, повторяется то же самое, что было с антителами, надолго затормозившими пересадку органов. Мы еще раз столкнулись с тем, что внутренняя природа человека с трудом поспевает за его ускоренным движением вперед. За ту незначительную долю секунды, которую длится Передача, память человека успевает создать иллюзорный мир, кажущийся гораздо более реальным, чем мир наших сновидений. Для этого память использует не только зафиксированные мозгом события прошлой жизни, но и некоторые образы подсознания. Никто не может сказать, сколько времени длится эта призрачная жизнь человека, преодолевающего космические бездны при помощи передатчика. Возможно, что ее продолжительность неодинакова для разных людей. Теперь вы понимаете, почему мы никогда не принимаем в отряд добровольцев людей с трудным, драматическим прошлым? Было бы слишком жестоко заставлять их снова и снова переживать свою жизнь на протяжении бог знает сколь продолжительного времени — быть может, для их сознания перемещение длится несколько месяцев или даже лет…

— Но откуда у вас уверенность в правильности вашего вывода, отец мой? Я хочу сказать, что о таких вещах просто невозможно иметь правильное суждение. Даже сам человек не всегда может дать трезвую оценку своей жизни, не всегда может сказать с уверенностью, был ли он счастлив, или нет. А ведь, кроме этого, наше подсознание фиксирует то, что мы можем совсем не заметить. Не может быть…

Но отца Дорфуса уже нет возле него. Перед ним — смеющаяся Патриция. Он только что выбрался из трубы и видит уходящую к горизонту дорогу. Вдали на фоне неба темными зазубринами вырисовываются здания. В тени деревьев движется транспортная лента, издавая высокие свистящие звуки.

— Иди сюда, — говорит Патриция, — Мне нужно что-то рассказать тебе.

Она уже всего лишь темный силуэт на фоне еще светлого неба, но ее кожа светится удивительным светом. Он продолжает стоять на коленях возле трубы, удивляясь, почему он не бросается к ней со всех ног. Мышцы его напряжены, в пересохшем горле чувствуется сильное жжение, Когда через несколько минут он все же приближается к Патриции, та уже не смеется. Она даже не обращает на него внимания. На коленях у Патриции лежит раскрытая книга, и ее платье, и так очень короткое, немного завернулось и… Он читает надпись над фотографией, на которой видны обломки корабля, рассеянные по поверхности пустыни, похожей на огромный лист растрескавшегося стекла: «Суровый звездный путь». Небо над пустыней кажется совершенно черным, все предметы отбрасывают двойные тени. Он склоняется над плечом Патриции и читает мелкий шрифт подписи под фотографией: «Останки первой экспедиции к Центавру, обнаруженные отважной командой европейцев».