Голубоглазый юноша - [32]

– Не знаю… – Он повесил голову, потом вопросительно поднял глаза.

– Если останешься, тебе придется ходить в школу. Причем уже серьезно, без скидок. Я через месяц опять уеду. В мое отсутствие тебе придется жить в приюте, чтобы я знала, что ты в безопасности, что больше не рискуешь жизнью на улице. Ты можешь вернуться сюда, Блу, но только если мы договоримся и ты станешь выполнять свое обещание. Я не потерплю, чтобы ты валялся на моем диване и бездельничал, потому что ленишься идти в школу, тебе там, видите ли, скучно!

– Ненавижу приют и школу! Но, если ты меня заставишь, придется послушаться.

– Тебе придется заставить самого себя. Не могу же я тебя конвоировать, я не полицейский, да и не хочу! Если я начну тебя заставлять, то ты опять сбежишь. Изволь захотеть того, что это тебе в конце концов даст. Если мы с тобой будем заодно, то исключено, чтобы без меня ты слонялся по улицам. Иначе я заболею от тревоги за тебя, как в этот раз. Издалека, из тех мест, куда меня отправляют, я ничего не могу изменить. Поэтому мне нужна уверенность, что ты будешь поступать так, как пообещаешь. Как делаю я сама, когда говорю тебе, что вернусь.

Он серьезно кивнул. Было видно, что на него действуют ее убедительные слова. Джинни хотела ему помочь, хотела, чтобы он остался с ней, но только на том условии, чтобы в ее отсутствие он больше не сбегал из приюта и из школы.

Надежность – вот что Джинни требовалось от Блу.

– Ну, что скажешь?

– То и скажу: ужасно не хочется возвращаться в школу и в «Хьюстон-стрит»! – Это было сказано со всей серьезностью. Потом он расплылся в улыбке. – Но я сделаю это для тебя, потому что ты хорошая, и я не хочу тебя волновать. Теперь я могу вернуться?

Его физиономия выражала такую безграничную признательность, что Джинни улыбнулась сквозь слезы облегчения. Кроме него, у нее никого не было. Когда он пропал, она решила, что он исчез навсегда. Сейчас ее посетила новая мысль.

– Возвращайся. Но спать на моем диване ты больше не будешь.

– Это ничего, – решительно ответил он. – Дома у тетки я спал на полу или в ванне, когда к ней заваливался дружок. Тот еще был козел! – добавил он. От него Джинни услышала об этом человеке впервые, все, что она знала о сожителе Шарлин, исходило от нее. – И у тебя посплю на полу.

– Я о другом. – Джинни поманила его за собой во вторую спальню, забитую нераспакованными коробками с тех самых пор, как она сюда въехала. – Предлагаю тебе поработать, зарплата минимальная, как договаривались. Надо все это разобрать, чтобы ты мог жить в этой комнате. Как тебе такой вариант?

У него загорелись глаза, как у ребенка при виде рождественских подарков. Он недоверчиво уставился на Джинни.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – благоговейно прошептал он. – Даже когда я жил с мамой. Мы спали в одной постели, правда, тогда я был еще совсем мал… Когда начинать? – Он уже загорелся.

– Сейчас прикинем, – сказала она, изображая раздумье. – Газету я уже прочла, душ приняла. Потом мне надо будет сходить в магазин. Может, прямо сейчас?

Он с криком бросился ей на шею. Джинни спросила, где его вещи. Он ответил, что оставил свой чемоданчик на колесиках и спальный мешок приятелю на вокзале, но может принести все в любое время.

– Давай сходим куда-нибудь позавтракать в честь этого события, потом заберем твои вещи, вернемся сюда – и за работу. Завтра купим тебе постель, какой-нибудь комод и все прочее.

Она уже подумывала об IKEA или о знакомом магазинчике с приличной мебелью по сходной цене; Джинни хотелось поменять кое-что и в своей обстановке. Она устала от копеечной рухляди, которой пользовалась все три года в Нью-Йорке. Вдруг появилось желание тепла, захотелось уюта для них обоих.

Был приятный апрельский денек. По пути в «Макдоналдс» обоим казалось, что мир превратился во вполне обитаемое место. Джинни нашла Блу, у него впервые в жизни будет собственная комната. Желания обоих осуществились. За яичными «макМаффинами» Джинни рассказала ему о лагере в Афганистане, потом напомнила про школу искусства и музыки.

– Хочешь, я снова туда обращусь? Подать заявку надо было еще в прошлом сентябре, на собеседование ты опоздал, но перед отъездом у меня был с ними разговор. Если ты настроен серьезно, они могли бы учесть особые обстоятельства и принять заявку сейчас. Если получится, это будет большой удачей. Если тебя примут, тебе придется проявить максимум ответственности, если сбежишь, возврата уже не будет. Я поручусь за тебя своим словом, – торжественно сказала Джинни, и это произвело на Блу должное впечатление. – Если они разрешат, ты пройдешь собеседование и прослушивание. Это не должно составить для тебя проблемы. Может быть, тебе понравится учиться, если ты займешься любимым делом.

– Если можно будет каждый день играть на пианино, то мне обязательно понравится, – подтвердил он, запихивая в рот очередной кекс. Блу лопал так, будто три месяца не видел еды.

Позавтракав, они поехали на подземке на Пенсильванский вокзал. Она спустилась с Блу по лестнице, а потом осталась ждать на платформе, отпустив его к друзьям в их спальный закуток. Там уже не было никого, кроме паренька лет шестнадцати на вид. Джинни смотрела, как Блу собирает вещи и разговаривает с другом. Блу рассказывал ей, что в их компании нет девчонок и что они ночевали здесь всю зиму. Их никто не тревожил, в холод это был самый приемлемый вариант. Скоро Блу присоединился к Джинни, с чемоданчиком и со спальным мешком под мышкой – таким истрепанным и засаленным, что она предложила купить новый. Тогда Блу сбегал к другу и отдал спальный мешок ему. Этот поступок и благодарность друга выглядели очень трогательно.