Голубица в орлином гнезде - [5]

– У тебя есть дочь? – спросил барон.

– Да, ваше сиятельство, говорю, то есть не знаю еще наверное, жива ли она, я оставил ее очень слабым и больным ребенком.

– Ну, так вот что, – говорит мне господин, – если ты привезешь сюда дочь и она поможет Эрментруде, я сделаю тебя своим главным конюшим, предоставлю тебе получать четвертую долю из добычи, и буду содержать для тебя пару лошадей в моей конюшне.

Молодой Эбергард подтвердил обещания отца.

Годфрид заметил, что фрейлейн Эрментруде лучше всего было бы пригласить сиделку, а вовсе не такого неопытного ребенка, как Христина, но Гуго отвечал, что ни одна сиделка не согласится отправиться в Адлерштейн, а захватить где-нибудь сиделку силой очень нелегко. Кроме того, рейтар заявил, что имеет право распоряжаться своей дочерью, и ее услуги доставят лично ему такие выгоды, от каких он вовсе не намерен отказываться.

Сказать по правде, старый барон ничем иным не мог заплатить за ухаживанье за дочерью, как только подобными обещаниями.

Граждане средневековой Германии имели весьма твердые, но определенные понятия об отеческой власти; они смотрели на дочерей, как на полную собственность отцов, и, хотя мейстер Годфрид Сорель вполне заменял место отца для своей племянницы, но на доводы своего брата мог отвечать только возражениями, которые произвели на рейтара не более впечатления, чем советы, полученные им в юности. Сытный ужин, доброе вино, спокойное кресло и дельный, серьезный разговор мейстера Годфрида вскоре повергли бесшабашного воина в дремоту, от которой он очнулся только затем, чтобы последовать за хозяином в приготовленную для него комнату, где рейтар вскоре богатырски захрапел на мягких пуховиках.

После его ухода, в галерее можно было говорить свободнее, и дядя с теткой стали советоваться, между темь, как Христина сидела, положив голову на грудь Иоганны. Почтенная фрау была в страшном негодовании. Как, ее дочку, ее милую Христину везут в разбойничий притон! Кроткую голубку, так долго ею оберегаемую от всякого зла… Да Иоганна лучше решилась бы отдать ее самому сатане в руки!

– Что же делать, – сказал Годфрид, – отец хочет.

– Родительские права принадлежат тем, кто исполнял родительские обязанности, – возразила Иоганна. – Помнишь, что говорит в басне козленок козе, когда та хотела его отнять у овцы, что его выкормила? Стыдись, Годфрид, ты совсем не любишь свою племянницу!

– Один Господь знает, как я ее люблю, – отвечал Годфрид, между тем, как красноречивый взгляд на него Христины оправдывал его от такого обвинения. И дядя стал гладить шелковистые волосы девушки, и поцеловал ее в лоб.

– Но, – продолжал он, – Богу также известно, что я не вижу никакого средства освободить Христину от власти того, кто имеет на нее больше прав, чем я… то есть, я знаю одно только средство, но ты и сама, жена, не захочешь к нему прибегнуть.

– Какое же это средство? – спросила Иоганна.

– Выдать его полицейским властям, как партизана Адлерштейна и одного из грабителей, ограбивших дом кузнеца Филиппа.

Христина вздрогнула; сама фрау Иоганна даже отступила, но затем сказала:

– Нет, конечно тебе нельзя на него донести; но отчего не попробовать пригрозить ему этим? Отправься завтра, как можно раньше, в его комнату, и объяви ему, что если завтра с рассветом не уберется отсюда со своими разбойниками, то их всех возьмут алебардщики.

– Угрожать тем, чего я не хочу и не могу исполнить, жена? Плохое это средство.

Между тем, Христина поднялась с места и, стоя перед дядей и теткой, с полными слез глазами, проговорила тихим, но твердым голосом:

– Пусть будет так, я покорилась своей участи с тех пор, как услыхала об этой бедной больной барышне, за которой некому ухаживать. Я уеду с отцом, – моя обязанность исполнять все, что он желает. Но, дорогой дядюшка! Похлопочите только, чтобы он скорее привез меня опять к вам.

– Как, и ты это говоришь, Христина! – вскричала тетка. – Да ведь ты делаешься больна, как только завидишь какого-нибудь рейтара?

– Святые угодники защитят меня, а вы за меня помолитесь, – дрожа отвечала бедная девушка.

– Я говорю тебе, что не знаешь, что такое эти ужасные берлоги, да дай Бог, чтобы никогда и не узнала! – вскричала фрау Иоганна. – Сходи-ка ты к отцу Бальтазару, Годфрид, да посоветуйся с ним. Увидишь, он тебе скажет, что это значит, послать агнца к волкам.

– Помнишь ли, жена, резную фигуру, что я сделал для исповедальни отца Бальтазара? – спросил Годфрид.

– Тут идет дело не о резной фигуре, но о нашей дочери.

– Ut agnus inter lupos, – тихо проговорил мейстер Годфрид, бросая полный любви взгляд на племянницу, та не только поняла цитату, но и припомнила фигуру, о которой говорил дядя; фигура эта изображала агнца, отмеченного крестом, покидающего овчарню и отправляющегося к кровожадным волкам.

– Увы, – сказала Христина, – я не апостол.

– Нет, но рука, ведущая тебя по пути долга, сумеет поддержать тебя…

– По пути долга? В самом деле! – перебила фрау Иоганна. – Как будто действительно долг заставляет эту несчастную малютку идти в шайку порочных людей с негодяем отцом, который готов продать ее за хорошую лошадь первому встречному!