Голуби на балконе - [10]

Шрифт
Интервал

Когда–то Сарычев купил холодильник. Упаковку, естественно, снял, и доски с фанерой вытащил на балкон. Дрова–то всегда пригодятся. Например, чтобы растопить «титан» в душевой. От сырости доски почернели и кое–где прогнили. Балкон Сарычева в сравнении с другими, где тихо–мирно болтались на верёвках стираные рубашки, бюстгальтеры и трусы, и впрямь имел весьма неприглядный вид.

— Вам не нужна эта комната! — безапелляционно заявила комендантша.

— Мне? — оглушённо переспросил я.

— Да, вам. Вы Сарычев, верно ведь?

— Нет, Градов, — машинально произнёс я.

— Градов? — опешила гостья. — Что ещё за дерьмо? Почему — Градов?

Я не нашёл ничего лучшего, как развести руками и сказать:

— Так уж получилось…

— Какое же вы имеете право входить сюда, к Сарычеву?

— Он мне разрешил. Знаете, я тоже врач…

Чуть ли не так: «Тётенька, я тоже врач…» — жалобно и тянуче…

— Разрешил? — задохнулась от возмущения она. — Он… он разрешил! Вы слышали?

Она обернулась за поддержкой к своим спутникам. Те угрюмо топтались у порога.

— В общем, так: сейчас придёт управляющий — он уже давно хочет побеседовать… с хозяином этой комнаты. Будете объясняться с ним, а не со мной. А вы, мальчики, — это она небритым мужичкам, — шагайте на балкон и выбрасывайте оттуда всё, что найдёте.

— Выбрасывайте, выбрасывайте, — устало пробормотал я, грузно опускаясь на край раскладушки. — Можете и меня заодно… с балкона…

— Только не надо утрировать, — огрызнулась комендантша.

Визитёры прямо в грязной обуви прошли через комнату на балкон и загремели там досками.

— Развёл тут, блин, голубятню, — донеслось оттуда.

«Какая ещё голубятня? О чём она?» — раздражённо подумал я и выглянул к ним.

Мусора там уже не было, только в углу, на чахлом сооружении из соломы и строительного хлама лежали два тощих, едва оперившихся птенца. Наверно, упаковка холодильника казалась их мамаше надёжным укрытием…

— Похоже, он здесь вообще никогда не появлялся, ваш Сарычев!

— Вот, пжалста, жильцы тебе, — один из мужиков добродушно кивнул головой на птиц.

— Дай веник, — брезгливо поморщилась комендантша, напомнив мне хирурга, который, обнаружив гнойник на ягодице, потребовал скальпель.

«Господи! — ужаснулся я. — Молодая грудастая баба, а мозгов — не больше, чем у этих птенцов. Похоже, все мозги у неё в бюст ушли».

— Не трогайте голубей! — решительно потребовал я. — Они–то тут при чём? Я сейчас позвоню хозяину комнаты, и он придёт.

Телефон был в библиотеке на первом этаже. Набрав номер роддома, я попросил Сарычева. Дежурная сестра ответила, что Владимир Сергеевич на операции… а впрочем, нет, вот он уже вышел из операционной и сейчас возьмёт трубочку.

— Спешу сообщить, что тебя выселяют, — сказал я ему язвительно. — Если можешь — приезжай.

Владимир Сергеевич подкатил торжественно и шумно, на машине с красным крестом. Физиономию Сарычева украшали фирменные очки–капельки с нашлёпкой, изображавшей плейбоевского кролика. Джинсовая куртка «Рэнглер» была небрежно расстёгнута, выпуская на волю округлый живот, туго схваченный ремешком фирмы «Ли».

— Ну, что тут ещё, мой неугомонный друг? — благодушно поинтересовался Володька, вваливаясь в комнату.

Гости к этому времени успели уже смыться. Комендантша побежала за управляющим и увела своих помощников.

— Выгоняют, — нервно хихикнул я, с появлением Сарычева немедленно успокоившись.

— Опять?!

— Между прочим, и тебя тоже.

— И меня тоже? — переспросил Володька и негромко, с расстановочкой, рассмеялся.

Тут вдруг смех его резко перешёл на крещендо, и я не удержался, заржал вместе с Сарычевым. Это было похоже на истерику.

— Анекдот… ведь анекдот же!.. — хрипел он, задыхаясь от хохота.

Такими и застал нас управляющий. Он вошёл в комнату и замер, медленно багровея от негодования. Его нижняя челюсть заёрзала из стороны в сторону, словно пыталась освободиться от непосильного гнёта челюсти верхней. Он напоминал городничего в финальной сцене спектакля «Ревизор». Вслед за управляющим вошла и комендантша.

— Я вас слушаю, — с достоинством произнёс Сарычев, поудобнее усаживаясь на стуле.

— Это мы хотим послушать вас! — взвилась комендантша.

Владимир Сергеевич поморщился.

— Что–то зубы нынче разболелись… Должно, к дождю…

Кажется, это была цитата из Чехова.

— Что вам угодно, товарищи?

— Мы собираемся вас выселить.

— Вот новости. Почему же?

— Вам эта комната не нужна.

— Как раз сейчас она нужна мне больше, чем когда–либо.

— Вы здесь не живёте. Вас невозможно застать дома.

— Я работаю восемь дней в неделю и иногда ночую у родителей.

Ага, «восемь дней в неделю»… Пошли битловские примочки. Жаль, эти придурки не оценили.

— После работы люди приходят домой… — заметил управляющий.

— Знаете ли вы, что такое ночное дежурство?

— А по выходным?

— Суточное дежурство!

— Сегодня суббота. Где же вы были?

— Посмотрите на мои руки: они испачканы кровью! Меня вытянули из операционной. Вы мешаете мне работать.

Сарычев торжественно предъявил гостям бурые пятна крови у локтей. Управляющий брезгливо отшатнулся.

— Вы захламили балкон! — снова пошла в атаку комендантша.

— Тут мне трудно возразить вам. Никак руки не доходят. До маток доходят, а до балкона — увы… Претензий к вам не имею.


Еще от автора Алексей Станиславович Петров
Адюльтер доктора Градова

Внимательный читатель при некоторой работе ума будет сторицей вознагражден интереснейшими наблюдениями автора о правде жизни, о правде любви, о зове природы и о неоднозначности человеческой натуры. А еще о том, о чем не говорят в приличном обществе, но о том, что это всё-таки есть… Есть сплошь и рядом. А вот опускаемся ли мы при этом до свинства или остаемся все же людьми — каждый решает сам. И не все — только черное и белое. И больше вопросов, чем ответов. И нешуточные страсти, и боль разлуки и страдания от безвыходности и … резать по живому… Это написано не по учебникам и наивным детским книжкам о любви.


Облако

На даче вдруг упал и умер пожилой человек. Только что спорил с соседом о том, надо ли было вводить войска в Чечню и в Афганистан или не надо. Доказывал, что надо. Мужик он деревенский, честный, переживал, что разваливается страна и армия.Почему облако?История и политика — это облако, которое сегодня есть, завтра его уже не видно, растаяло, и что было на самом деле, никтоне знает. Второй раз упоминается облако, когда главный герой говорит, что надо навести порядок в стране, и жизнь будет "как это облако над головой".Кто виноват в том, что он умер? Покойный словно наказан за свои ошибки, за излишнюю "кровожадность" и разговорчивость.Собеседники в начале рассказа говорят: война уже давно идёт и касается каждого из нас, только не каждый это понимает…


Северин Краевский: "Я не легенда..."

Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский… Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".— Северин — гений, — сказала о нем Марыля Родович. — Это незаурядная личность, у него нет последователей.


Остаться у бедуинов навсегда!

О сафари в Сахаре, верблюдах, бедуинах и звёздном небе.


Роман с Польшей

Те, кому посчастливилось прочитать книгу этого автора, изданную небольшим тиражом, узнают из эссе только новые детали, штрихи о других поездках и встречах Алексея с Польшей и поляками. Те, кто книгу его не читал, таким образом могут в краткой сжатой форме понять суть его исследований. Кроме того, эссе еще и проиллюстрировано фотографиями изысканной польской архитектуры. Удовольствие от прочтения (язык очень легкий, живой и образный, как обычно) и просмотра гарантировано.


Кража на улице Окской

Проза Алексея Петрова всегда отличалась реалистичностью. Если хотите, это его «фирменный» знак. Доскональное знание предмета, взвешенная обрисовка характеров, отсутствие ненужной мишуры, выверенные и обоснованные сюжетные ходы. Никогда Петров не был замечен в надуманном использовании сравнений или цветистых фраз ни к месту, ради красного словца. Если слово — то весомое, если поступок — то жизненный, вскрывающий и тайные мотивы и характер литературного героя.Впрочем… Какого там «литературного»? Его люди — из Жизни.


Рекомендуем почитать
Кажется Эстер

Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.


Жар под золой

Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».


Год змеи

Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.


Записки лжесвидетеля

Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.


Похмелье

Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.


Птенец

Сюрреалистический рассказ, в котором главные герои – мысли – обретают видимость и осязаемость.