Голубая стрела - [25]

— Великолепный удар! — услышал Петров чей-то негромкий возглас.

Летчик оглянулся: у двери стоял подводник с русским лицом. Взгляд его выражал явное удовольствие.

Османов вскочил на ноги и шагнул к пленнику. Темные, маслянистые глаза пирата вспыхнули яростью. Но он сдержал себя и попытался миролюбиво усмехнуться:

— Подловили? Ну, черт с вами… Вы мне определенно начинаете нравиться!.. Но поговорим лучше о деле. Хотите — разойдемся по-хорошему, каждый своей дорогой?

Петров пренебрежительно махнул рукой:

— Не утруждайтесь…

— Вот как! Жаль, что сейчас еще не время поговорить с вами иначе, — процедил Османов сквозь сжатые зубы. — Но, уверяю, это время настанет очень скоро, и тогда вы навсегда потеряете возможность вернуться к семье. Но пока я еще предлагаю: вы поможете мне уйти за границу, я вам за это подарю свободу и оставлю на родине. Соглашайтесь. Ну?.. Ведь у вас, наверно, есть родители, жена, дети… Вы поняли меня?

Худощавое лицо Петрова выразило откровенное презрение.

— Понял. Вы, оказывается, редкая сволочь. Убирайтесь вон отсюда.

Османов сжал кулак перед лицом пленника.

— До границы мне приходится беречь на всякий случай вашу физиономию. Но после мы рассчитаемся. О, Османов ничего не забывает!.. Электрик! — позвал он мужчину с русским лицом, — свяжите его! — и быстро вышел из отсека.

Подобрав брошенную Османовым веревку, электрик подошел к летчику и стыдливо спросил:

— Матросов вызывать или сами дадитесь?

Петров пожал плечами, молча протянул руки.

Но моряк не спешил их связывать. Распутывая

узел и, видимо, желая начать разговор, заметил:

— Крепко вы ему съездили, прямо любо-до-рого…

— Вам это понравилось? — насмешливо спросил Петров. — Впрочем, все мерзавцы восторгаются, когда достается их хозяевам.

Электрик выглянул из закутка в отсек и зашептал летчику торопливо, горячо:

— Вы, конечно, вправе презирать, ненавидеть и оскорблять меня, иного я не заслуживаю. — Он горько усмехнулся. — Впрочем, разве можно меня оскорбить?.. Да, я — мерзавец, предатель. Но, поверьте, не каждый изменник живет с легким сердцем. Я опостылел себе тем, что не имею сил наложить на себя руки. Нет, нет! Я не собираюсь вам исповедываться, — предупредил моряк возражения пленника. — Я это сказал лишь для того, чтобы объяснить, почему хочу помочь вам. Я буду счастлив уберечь русского человека от издевательств этих тварей… Мне удалось узнать сейчас, что мы находимся где-то близко от советского берега. Такой момент нельзя упустить. И я пришел сказать вам: бегите. Бегите, пока есть возможность!.. Что вы так смотрите? Ах да, конечно, — вы считаете меня провокатором. Доказать обратное мне действительно нечем, кроме как делом: я помогу вам бежать.

Петров погладил пальцами седеющие виски, внимательно посмотрел в лицо моряку:

— Но что тогда станет с вами? Османов вряд ли одобрит эти действия, а у него характер крутой, насколько я понял.

— Все равно. Я ненавижу его, презираю себя и буду рад любому концу. Мне терять нечего! Я все сделаю, верьте мне.

— Я почти верю, — серьезно и просто сказал Петров.

— Да? — обрадовался электрик. — Значит, согласны?

Петров отрицательно покачал головой.

— Нет. Благодарю, я не могу принять ваше предложение.

— Но почему же? — изумился моряк.

Летчик пожал плечами.

— Не научили меня бегать от всяких османовых. Может быть, мы еще что-нибудь придумаем. А пока… выполняйте приказание, — улыбнулся Петров и протянул моряку руки. Тот слабо связал их веревкой.

…И вот, лежа на рундуке, летчик обдумывал свое положение и вслушивался в гнетущую тишину замершей на дне моря лодки. Кап… кап… кап… — звонко падали где-то капли воды. «…Пятьсот шесть… пятьсот семь… пятьсот восемь…» — машинально отсчитывал Петров.

12. КРУТОЙ ПОВОРОТ

Ночь выдалась — хоть глаз коли. Небо и водную гладь заволокло туманом. На море ни всплеска волны, ни ветерка — тишина коварная, усыпляющая, теплая, с ленивой истомой. Но на наших моряков эта ночь если и действовала, то только настораживающе.

Сигнальщики не смыкали глаз ни на миг, но в сплошной тьме и тумане ничего увидеть не могли. Однако сторожевой пограничный корабль шел обычным ходом без огней и сигналов, и командир его был совершенно спокоен: всевидящее око радиолокатора в любом тумане своевременно разглядит и крупный пассажирский теплоход и маленький катер.

Корабль возвращался на базу. Вскоре он вышел на траверз Хораса. В ясную ночь отсюда уже открылась бы панорама расположенного за мысом ночного курортного города, но сегодня береговые огни не могли пробить завесу мельчайшей водяной пыли.

Командир корабля стоял на мостике и, надвинув фуражку на лоб, вглядывался в синий туман, изредка перебрасывался с вахтенным офицером короткими неторопливыми фразами.

Кто-то, невидимый в потемках, легко взбежал по трапу на мостик. «Кокорин», — по шагам узнал командир.

Лейтенант, приняв вахту, встал у компасной тумбы, поежился и вдруг сладко, по-мальчишески зевнул.

— Не выспался? — с саркастическим участием осведомился у него командир.

Кокорин смутился, хотел что-то ответить, но в этот момент в переговорной трубе раздалось:

— Товарищ капитан-лейтенант, вам радиошифровка. Командир торпедного катера номер двадцать передает: «Возвращаясь в базу, внезапно обнаружил цель, которая уходит к государственной границе. Пошел на преследование, но кончилось горючее. Координаты цели… ее курс… Васьков».