Голубая спецовка - [47]

Ну какого лешего, спрашивается, нас держат тут до седин? Что они, господи ты боже мой, хотят выжать из почти шестидесятилетнего старика? Почему нас не отправляют на пенсию раньше, когда в нас есть еще и порох и энтузиазм. Ведь столько безработной молодежи отчаянно ищет — нет, не райской жизни, а простого рабочего места. У каждого человека есть неосуществленная мечта: огород ли, ремесло какое, разведение животных, садоводство, моделирование… По нынешним временам все это может оказаться полезным и даже доходным. Представьте себе престарелых родителей, которые снабжают нас фруктами, зеленью, могут смастерить корзину или что-нибудь из мебели, которые гуляют с детьми и ухаживают за нами при болезни, делают вино, масло, заготавливают соус для риса и макарон, содержат дом в чистоте (это оценят работающие женщины), стряпают еду, при случае украсят стол букетом цветов, окно занавеской, вызовут слесаря когда нужно.

Взяли на работу новых ребят. Очень застенчивые, робкие пареньки. Едва приблизится белый халат, так они уже и в штаны наложили. Краснеют. Мой близкий товарищ, Микеле, большой шутник, разыграл одного. Стащил где-то белый халат, встал у того над душой, сложив руки, как Муссолини, и давай орать, словно эсэсовец: «А ну, внимательно смотреть, я сказал, внимательно, а то оштрафую, и не заставляй меня повторять дважды, здесь я начальник и не пожалею никого, даже собственную мать! Шевелись!» С Микеле я и раньше работал на других предприятиях. Мы хохотали до упаду, называя друг друга самыми заковыристыми именами: Дефибриллятор, Железографит, Рододендрон, Полибензимидазол… Потом начали сами изобретать новые слова: Дерьмосифилопат, Антизаднициатор. Вечерами, сидя по домам, листали словари, чтобы наутро проорать свои изобретения друг другу на ухо со зверской рожей — в подражание комиксам.

Понятно, почему крестьянин начинает ненавидеть и деревню, и землю, особенно в Апулии: засушливую, унылую, пустынную, твердую как камень. Здесь бы надо провести каналы, насадить побольше тенистых рощ, где было бы много дичи, зверей, чтобы эти места давали не только фрукты, зелень, зерно, бобы, чечевицу, пшеницу, но и мясо.

У многих крестьян — ремесленников и батраков — дети растут хилые, болезненные и в очках в отличие от своих крепких, жилистых, здоровых родителей. Вот те и вынуждены пускать их по чиновничьей линии в промышленности. Городская пища вместе с гнилым воздухом и нервной жизнью лишь способствует ослаблению будущих поколений. А я спрашиваю: кто же будет ручным трудом заниматься?

Идем закрывать наряды. Как обычно, перед окошком толпа. Заводим беседы. Кто-то, оперев голову на руку, спит стоя, как лошадь. Ждем с бумагами в руках. Кто-нибудь из проходящих нет-нет да и выхватит из наших рук пачку нарядов, и ну бежать. Его немедленно догоняют — что за шутки! Кто-нибудь чуть присядет и коленями как даст под коленки впереди стоящему; тот едва удержится на ногах — и в ругань. А если завидим среди нас старичка, кричим ему: «Здорово, дед, пошли на обед!»

В раздевалках всегда воняет металлом и краской. От металлических шкафов, что ли, кстати очень маленьких (2.20 х 40 х 40). А может, мы сами притаскиваем вонь ржавчины и опилок на своих спецовках и башмаках. Посреди раздевалки фонтанчик, как в городском саду, в несколько струй.

В детстве мы вечера напролет забавлялись тем, что брызгали друг в друга водой из таких фонтанчиков. Подставляли руку к крану, стараясь зажать его, и тогда тугая, острая струя воды била очень далеко. Случалось по ошибке облить прохожего, который ругался на чем свет стоит. Еще в нашем арсенале были велосипедные камеры. Мы брали такую резиновую камеру, привязывали ее к трубке фонтанчика, закрепляли с другой стороны веревкой. Понемногу камера заполнялась водой, становилась похожей на огромную колбасу, на мяч, на мочевой пузырь, делалась массивной и тяжелой. Тогда мы отвязывали и резко отпускали ее. Камера принималась бешено крутиться в воздухе, потом извивалась на земле, потом снова в воздухе, пока вода в ней не успокаивалась.

У нас в цехе свой бог Вулкан. Он занимается термической и химической обработкой металлов. Коренной житель Бари — очень симпатичный, низкорослый, крепкого сложения. Всегда, даже зимой, в рубахе, причем такой широкой, что под нею целая фабрика поместится. В горле у него все время раздается какой-то рык. За это мы его прозвали «мотороллер». Он весь в ожогах. На руках и на ногах у него обширные зловещие шрамы, делающие его похожим на чудовище. Однажды он на моих глазах попал ногой в форму с расплавленным металлом, стынувшую на земле. Бедняга корчился, как змея, и орал. Ему мгновенно оказал помощь один из рабочих, которому дирекция за это выдала денежную премию.

Через год уходит на пенсию наш старый товарищ, некогда батрак, коммунист старой закалки. Несмотря на возраст, он полон энергии и энтузиазма. Невысокий, тощий, как гвоздь, смуглый дочерна. Он активно участвует во всех собраниях. Выступая, говорит не так, как все, зато убедительно и по существу. Однажды он сказал: «Дорогие мои товарищи, взгляните на себя. Не кровь течет в наших жилах, потому что мы являем собой стадо овец. Только три вещи занимают итальянцев: футбол, песенки да любовь».