Голубая спецовка - [28]

Фабрики закрываются каждый день. Нас вышвыривают с заводов точно так же, как уже долгие годы вышвыривают с полей крестьян. Идет свертывание сельского хозяйства всеми возможными средствами. Мы больше не нужны хозяевам нигде. Вон с заводов, вон с полей! Неужто они вздумали отказаться от наших услуг и поработать сами? А может, решили предоставить нам возможность гулять себе, сидеть дома, наслаждаться жизнью и при этом получать зарплату?

Однако, думается мне, дело здесь в другом, а именно в возврате к латифундиям. Земли больше ничего не стоят; крупные капиталисты скупают их за бесценок, чтобы завтра вновь собрать здесь и крестьян, и рабочих. Вот тогда земля и войдет в цену: и семена появятся, и вода, и удобрения — все появится словно по мановению волшебной палочки.

Английская фирма «Лейланд», закрывшая в Милане завод «Инноченти», заключила контракт на строительство завода грузовых автомобилей в Нигерии, среди пальм и крокодилов. Наши рабочие обходились фирме слишком дорого, а там рабочие почти ничего не стоят, их можно эксплуатировать и калечить сколько душе угодно. Когда же тамошние рабочие прозреют, «Лейланд» нахально переместится еще куда-нибудь.

Вчера был последний праздничный день — крещение. По телевизору ведущий отплясывал с Паолой Тедеско, у которой ножки такие, что я, как пес, облизывался и чуть не обглодал телевизор. Дети, не получив подарков к празднику, хнычут; я объясняю, что у них и так каждый день праздник, а у меня сейчас нет денег. Ненасытные какие-то дети. Помню, в моем детстве добрая фея была самой настоящей нищенкой и приносила кусок сыру, мандарин, пару орехов да монетку в десять лир, которую родители тут же отбирали. Это если ты хорошо себя вел. А тогда хорошее поведение означало не то, что нынче: не капризничать, и все. В те времена хорошо себя вести означало носить воду, колоть дрова и мыть пол, даже если ты парень. Ну и прочее. А коли плохо себя вел, то в твой чулок вместо подарков насыпали уголь черный-пречерный, а то еще и горячих всыпали.

В Бари улиц не видать за автомобилями. Даже самый большой оптимист из числа автомобильных магнатов, когда начиналось серийное производство, не мог мечтать о таких доходах за счет дураков. Вдоль шоссе Валенцано — Бари расположены целые парки с особняками, принадлежащие частным лицам. У одного такого парка останавливаюсь из любопытства. Гляжу: второй этаж, третий, катакомбы коридоров и помещений наверху и в подвальной части здания. Целый дворец. И на что людям столько лишней жилплощади, когда существуют другие, ютящиеся по десять человек в комнате? А в этих особняках обитают по два-три выживших из ума старика.

Вчера, 9 января, бастовали государственные служащие. Их было около двухсот тысяч, они, как и рабочие, прошли по улицам Рима, неся в руках лозунги и барабаны. До сих пор служащие считали себя привилегированным классом и на нас, рабочих, когда мы выходили на демонстрации, смотрели с иронией, едва ли не с издевкой. Теперь, кажется, и до них дошло, что они — рабы, мелкие пешки системы.

Без четверти двенадцать. Пора в столовую. Не успеваю даже руки помыть. Нет, пожалуй, не пойду сегодня обедать, а лучше подышу свежим воздухом да позагораю на солнце. Выхожу из цеха и иду в сторону соседней деревушки. После асфальта приятно ступать по мягкой земле, правда, башмаки из черных превращаются в красно-рыжие. Добрая земля. К чертям столовую, уже четырнадцать лет я становлюсь с подносом в очередь, чтобы получить первое, второе, а бывает, еще яблоко дадут или апельсин, и нужно в спешке глотать еду, которая тяжелым, как свинец, комом оседает в желудке. Хорошо здесь, за городом, красиво, и, хотя еще январь, день смахивает на весенний: низко пролетела бабочка, напуганная моей тенью, юркнула за ствол оливкового дерева ящерка.

Надкусываю травинку. Кисло. Неподалеку копают траншеи. Рабочий разматывает большую деревянную катушку с электрокабелем, другой перекатывает широкие трубы. Немного дальше рычит экскаватор. Эта фабрика — лакомый кусок для подрядчика: здесь всегда требуется что-то копать, бурить, сносить, строить.

Через сто лет здесь не будет ничего и никого, только груды камней и ржавого металлолома на том месте, где мы, как дураки, надрываемся в поте лица, кладем свое терпение и кровь на то, что никому не нужно ни сейчас, ни потом. Тем более что в этой стране на сотню работающих болванов приходится тысяча бездельников, которые ведут сладкую жизнь, легко, словно обертки от конфет, выигрывая и проигрывая миллиарды. Они делают что хотят, ведь они все могут: и обратить реки вспять, и сделать нас всех богачами или, наоборот, разорить дотла, как оно и происходит, к сожалению.

Мне часто попадается на глаза слово «утопия». Заглядываю в словарь, желая узнать точное значение этого термина, и читаю: 1) иллюзорное представление об идеальном правительстве или идеальном обществе; 2) план, замысел, идея и т. п., несбыточные в силу своей фантастичности и неосуществимости. Закрываю словарь и думаю: видимо, происходит какая-то мистификация этого термина. Когда все хорошо и правильно, вряд ли следует считать утопией, иначе говоря — несбыточными замыслами, то, что вполне осуществимо. Тем временем на наших глазах осуществляются самые чудовищные махинации, перед лицом которых мы не можем опускать руки, оправдываясь тем, что, мол, всякая альтернатива является утопией.