Голубая мечта - [8]

Шрифт
Интервал

— Котюся, не возникай! — упреждает она возможный упрек. — У женщины всегда есть уважительная причина для опоздания. Ничего с твоим Гамузевичем не случится. Главное — к Людмиле Геворкиевне поспеть.

— Так куда мы сначала? — недоумевает Дробанюк.

— Разумеется, к Людмиле Геворкиевне, — непререкаемым тоном произносит жена. — Виноград твой никуда не денется.

«Вот, пожалуйста, и на тебе, — возражает про себя Дробанюк. — То ей виноград нужен был до зарезу, а то…» А вслух произносит:

— Ну, как хочешь. Тебе виднее.

Они подъезжают к большой стекляшке универмага, и жена исчезает в нем. Ждать ее приходится долго. Дробанюк нервничает: не дает ему покоя мысль о бойлерной. Но проходит час, затем и полтора, а Зинаиды Куприяновны все нет. Не выдержав, Дробанюк идет в универмаг на поиски. Здесь душно от многочисленной толпы, облепившей все прилавки, и у него сразу пропадает желание искать жену. Ведь даже если и найдешь, то неизвестно, чем это кончится. Попробуй, оторви ее от тряпок! Лучше уж перекусить, пока есть возможность. И Дробанюк поднимается на второй этаж, в кафетерий.

Когда он возвращается, жена уже сидит в «Москвичке» с большим свертком.

— Где это тебя носит? — с упреком встречает она. — Целый час жду…

От универмага они едут к Гамузевичу, долго ищут этого неуловимого обладателя потрясающего сорта винограда, который попадается раз в столетие, потом отвозят черенки на дачу за двадцать с лишним километров за городом. К управлению «Москвичок» подруливает уже в самом конце рабочего дня.

— Геннадий Михайлович звонил, — с какой-то опаской в голосе сообщает Дробанюку секретарша.

По ее тону он заключает, что управляющий трестом наверняка опять набросится, как разъяренный бык. «Влип, — становится кислым лицо у Дробанюка. — Замордует теперь, — обреченно думает он. — На весь вечер настроение испортит. Эх, надо было бы поехать на эту проклятую бойлерную… Впрочем, ладно, — успокаивает он себя, — смотаюсь завтра, в конце концов не съест. Скажу — понедельник, день тяжелый, закрутился…» И вдруг Дробанюк застывает в напряженной позе, обмозговывая внезапно пришедшую спасительную мысль. Затем, воспрянув, хватает телефонную трубку и поспешно набирает номер управляющего.

— Але, Геннадий Михайлович, это Дробанюк… — довольно бодро произносит он.

— Очень рад слышать, — с мрачной иронией отвечает тот. — Где тебя целый день носило, хотел бы я знать?

— Там, где меня носило, Геннадий Михайлович, уже больше носить не будет! — с напором отвечает Дробанюк. — Хватит с меня, наработался по горло! Доволен под завязку! Заявление на расчет сразу в двух экземплярах настрочил!..

— Погоди, погоди, — недоумевает ошарашенный таким поворотом управляющий. — Объясни толком… Не понимаю я тебя.

— А что объяснять? — с прежней энергией продолжает Дробанюк. — Все ясно. С такой кадрой, как у меня, не то что бойлерную — обыкновенную табуретку не отремонтируешь, если она расклеится. И не уговаривайте меня — пусть этим управлением хоть сам министр руководит, все равно толку не будет. Целый день как угорелый мотаюсь, и концов не могу обнаружить. Калачушкин, понимаете, бока отлеживает, насморк его в постель свалил, а ты тут один за всех, с утра до ночи, белкой в колесе. Ты и в нарконтроль, ты и к снабженцам, ты и за тридевять земель: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Да гори оно все огнем! Что я — железный?! Или мне больше всех надо?! Ведь кроме упреков да накачек, ничего другого не слышишь…

— Ох-ох-ох! — примирительно произносит в ответ управляющий. — Слова ему мужского сказать нельзя, как благородная девица все равно… Ладно, ты извини, если я что не так сказал, светскому тону не обучался. Но дело есть дело, сам понимаешь. Вчера в комбинате с меня три шкуры за эту бойлерную сдирали, а я даже вразумительной причины в ответ не мог привести. Да и какие могут быть причины, если сроки давным-давно — тю-тю!.. Ты, Константин Павлович, лучше поменьше фыркай, а чтоб завтра, в крайнем случае послезавтра, с бойлерной был полный ажур. Понял?

— Чего ж не понять? — как бы нехотя соглашается Дробанюк. — Разве я против? Сил же и времени не жалеешь…

— А как с насосной? — благоразумно переводит разговор на другую тему управляющий.

— С насосной вроде ничего, Геннадий Михайлович, — наугад отвечает Дробанюк, хотя понятия не имеет о том, какое сейчас там положение. — Движется… Правда, я сегодня из-за этой бойлерной секунды не мог выкроить, чтобы детально поинтересоваться, но в целом, насколько мне известно, ничего тревожного пока нет.

— Ладно, действуй, — напутствует его напоследок управляющий.

Дробанюк с громадным облегчением кладет трубку и вытирает вспотевшее лицо. Теперь снова можно попытаться разыскать Гамузевича, время еще есть…

ГОЛУБАЯ МЕЧТА

робанюк открывает дверь в туалет, чтобы взять там швабру, и застывает в озадаченности.

— Зин! — окликает он затем жену. — А слона-то мы и не приметили…

— Ты о чем? — спрашивает та из глубины спальни. Сегодня четверг, и чета Дробанюков делает в доме уборку — на субботу приглашены гости, праздновать именины хозяйки дома. — Какого еще слона?

— Самого крупного в мире! В туалет-то к нам и зайти страшно. — Дробанюк недовольно причмокивает, осматривая обстановку в этом уголке квартиры. — Сплошная археология! Можно подумать, что нашим унитазом пользовались еще в каменном веке. А бачок! Со свалки вторчермета, не иначе…


Рекомендуем почитать
Волшебный фонарь

Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.