Голубая акула - [101]

Две пары недоумевающих, по-родственному похожих глаз уставились на меня. Опомнившись, я извинился перед Аделаидой Семеновной и, дрожа от нетерпения, набросился на Алешу:

— Вспомни, ну же, тогда… стихотворение, которое ты подбросил в мой ранец… еще пирайю в короне пририсовал… ты еще сказал, что нашел его на подоконнике, а я не поверил…

— Ну да, помню. Белиберда какая-то, существа под стеклом… Конечно, не писал. Стал бы я так по-дурацки врать!

Вскочив на ноги и потрясая открыткой, я вскричал с диким торжеством, словно разгадка тайны была уже в моих руках:

— Это написал Миллер!

Недовольный голос Аделаиды Семеновны отрезвил меня:

— Не будете ли вы столь любезны, чтобы объяснить бестолковой старухе, что именно вас так восхищает?

Устыдясь своего до неприличия экспансивного поведения, я торопливо забормотал, что, мол, в девяносто пятом, когда Миллер руководил установкой аквариума в нашей девятой гимназии…

— Прошу прощения, — бесстрастно перебила меня старая дама, — но вы что-то путаете. В девяносто пятом Миллер никак не мог чем бы то ни было руководить, и по весьма уважительной причине. Летом девяностого в очередной морской экспедиции Иван Павлович погиб страшной смертью. Он стал добычей акул!

У меня опустились руки, холодная дрожь пробрала с головы до пят. Что же все это значит? Того, кого я искал, два десятилетия не было среди живых. Однако кто же в таком случае приходил к нам в гимназию? Кого я до сей поры вижу в страшных снах? Кто привез в имение задольского помещика Филатова голубую акулу, а потом увез ее?

— Что-то не сходится? — Аделаида Семеновна смотрела на меня с несколько высокомерным сочувствием. — Видимо, вы поторопились в каких-то своих предположениях. То-то я удивлялась, для чего вам понадобилось тревожить прах человека, которого так давно нет в живых!

— У Миллера были братья? Или может быть, сын? Вообще какие-нибудь родственники?

— Насколько мне известно, нет.

— А как… как он выглядел?

Она пожала плечами:

— Совершенно обычно. Средний рост… или немного ниже среднего. Светло-русые волосы. Аккуратен. Некрасив, но для мужчины вполне терпимой наружности. Как говорится, без особых примет. Да зачем это вам?

Как будто я знал зачем! Мой ошарашенный ум беспорядочно метался, как выразилась бы Ольга Адольфовна, от Понтия к Пилату, меж тем как его обладатель торчал глупым столбом посреди гостиной сидоровской тетушки. И тут, чтобы окончательно меня добить, явилась та, на чей приход я возлагал столько надежд.

— Лидия Фоминична, познакомьтесь, это Алешин друг Николай Максимович.

Я машинально бормотал слова приветствия, производил предписанные обычаем учтивые телодвижения, думал же лишь об одном: как бы поскорее уйти. Мне не о чем было ее спрашивать. Двадцать лет назад она потеряла жениха, молодого ученого «без особых примет», вполне приличного человека, которого я не имел чести знать. В моей погоне за монстром, укравшим имя и почерк покойного, она ничем не могла мне помочь.

Но пришлось набраться терпения и чинно усесться за стол напротив этой рыхлой глупой курицы Лидии Фоминичны, будто созданной для союза с зоологом. Не прошло и десяти минут, как я был готов обеими руками подписаться под этой беспощадной характеристикой…

В довершение всего недавняя обманчивая дрожь узнавания, похоже, поселилась в моем теле наподобие обычной болезненной лихорадки, которая долго треплет свою жертву, прежде чем оставить ее в покое. Теперь меня мучила навязчивая идея, будто я уже где-то встречал Лидию Фоминичну. Ее увядающая щекастая физиономия с жирными следами так называемой былой красоты была мне знакома! Но где, когда мог я ее видеть? Впрочем, если видел и вспомню, что это даст? Бывшая невеста сожранного акулами несчастного ихтиолога, насколько я понял из ее утомительной болтовни, давным-давно состояла в благополучном многодетном браке с каким-то полковником или подполковником, уже имела внуков и, конечно, думать забыла о давней утрате. Наконец, она была москвичкой, я мог встречать ее где угодно.

И я выбросил Лидию Фоминичну из головы. Мне не было до нее ровным счетом никакого дела.

ГЛАВА ВТОРАЯ Графские шалости

С недавних пор обе Трофимовы, мадам и мадемуазель, заметно ко мне переменились. Я еще не друг, но значу все же больше, чем обычный постоялец. Похоже, Чабанов уже был бы не прочь подсыпать мне крысиного яду. Его безобразная, но в высшей степени колоритная физиономия при виде меня принимает до того злодейское выраженье, что на язык так и просится: «Мой добрый Яго!» Он ревнив до умопомрачения, несчастный! Его злобные ужимки меня веселят и, боюсь, все еще льстят моему самолюбию.

Сегодня Муся прибежала сердитая и особенно взъерошенная:

— Вы можете прийти к нам пить немедленно чай?!

— Немедленно? Ты говоришь так, будто за холмом кипит сражение и надо спешить, чтобы успеть постоять за правое дело.

— Почти так и есть! Раиса Владиславовна — помните, мамина подруга? — попросила приютить на несколько дней одного родственника… или знакомого, кто его разберет? Мама согласилась, и теперь он у нас сидит. Третью чашку пьет! Это слишком, слишком неприятный человек!

— Ты хочешь, чтобы я вызвал его на дуэль и пронзил шпагой, а мы потом под покровом ночи сбросим труп в реку? Далековато нести, ты не находишь?