Голубь с зеленым горошком - [116]

— Господи… Вы что, через центральный собрались входить? Там же наверняка камеры…

— Вы мне доверяете?

— Вообще? В принципе?

Мне показалось, что лучше все-таки прояснить нюансы.

— Сейчас, — серьезно сказал Дженнаро.

— Нет! — выпалила я. — То есть да! Конечно, да.

— Тогда вперед.

Проскользнув через высокие кованые ворота, мы прошли метров двадцать по знакомой мне мозаичной дорожке, выходящей на площадь дома-музея Фредерико де Фрейтаса. Вокруг не было ни души, но сердце бомбило левый отдел грудной клетки с таким неистовством, что этот бой вполне мог перебудить всех соседей. Прежде чем приступить к замку на тяжелой двери, Дженнаро вручил мне винные атрибуты и жестом показал смотреть по сторонам. Я повернулась к нему спиной, внимательно всматриваясь в темноту и спуск под крутым углом, где, как на картинке, замирали автомобили в светлое время суток. Надо же… А ведь с этой дороги все и началось… Здесь он впервые меня забирал на своем «Rolls Royce» цвета глубин океана. Здесь у меня впервые подкосились колени, когда он произнес душераздирающее, пропитанное Францией и достоинством «Mademoiselle…». Здесь, совсем рядом, я растворилась в мягкой мандариновой коже и покорившей меня мужской бескомпромиссности. Здесь…

Мои мысли прогнал раздавшийся в настораживающей тишине скрип, на который я мгновенно отреагировала и обернулась. Улыбающийся Дженнаро стоял возле открытой двери, приглашая меня войти.

— Уже??? — говорили мои глаза, которые от удивления занимали половину лица.

— Follow me… Come on… — ответил он одними губами, поманив меня пальцами. — Осторожно, здесь темно. Не ударьтесь. Давайте мне тарелку и держитесь за руку.

Я переступила через порог, оказавшись в полной темноте. Через некоторое время глаза немного адаптировались, и я смогла различать силуэты шкафов, столов и прочих предметов интерьера. Мой знаменитый топографический кретинизм и события последних дней были не лучшими помощниками для того, чтобы хотя бы примерно вспомнить и воссоздать расположение комнат в музее.

— А как же сигнализация? — почти вовремя забеспокоилась я.

— Я ее отключил. Это было проще простого.

Дженнаро двигался с такой непринужденностью, уверенностью и свободой, как будто был хозяином в собственном доме. Досконально зная план помещения, все его входы, коридоры и залы, он заранее предупреждал меня, где нас ждет очередная стена, выступ, порог или ступенька. Наконец-то Дженнаро остановился, попросив меня пару секунд подождать и не двигаться.

— Закройте глаза, — услышала я его голос.

— Зачем? Я и так ничего не вижу. Вообще ничего. Там хоть какой-то свет сквозь ставни пробивался, а здесь — абсолютный мрак.

— Закройте глаза, — спокойно повторил он.

— Ладно…

— Теперь открывайте.

Меня не нужно было уговаривать и умолять. Вмиг распахнув ресницы, я застыла в полном изумлении. Легкий свет настольной лампы подсвечивал старинную библиотеку Фредерико де Фрейтаса: те самые книжные шкафы, в которые я влюбилась, книги, которые мне по секрету разрешила сфотографировать добрейшая португалка, письменный стол, висящие на стенах портреты, изящное кресло, собрание сочинений Черчилля…

— Бо-же мой… — выговорила я по слогам, чувствуя, как от нахлынувших эмоций выступают слезы.

— Я подумал, что будет неплохо поужинать здесь. Вы ведь любите книги…

— Я люблю тебя… Я люблю тебя, слышишь, люблю… Люблю до потери пульса.

По щекам скатилось несколько законных слез, которые меня совершенно не волновали.

— Подойди ко мне, девочка… Подойди, моя дорогая девочка.

Усадив меня к себе на колени, он поцеловал оставленные слезами дорожки на моих щеках и вызвал новую порцию прозрачных солоноватых капель.

— Мадемуазель, откуда столько слез?

— Тогда в «Cipriani», когда я перепутала монетки… Тогда в «Cipriani» вы сказали мне, что не знаете, что вкуснее: мои детские слезы или «Розе» со смешной этикеткой, которое мне порекомендовал Паоло. Вы поцеловали меня дважды… по-португальски… перед тем, как проститься. А сегодня был момент, когда вы не смогли на меня посмотреть. Отвели глаза. Тогда я подумала, что вам надо уехать… И мне показалось, что вы со мной прощаетесь. Не хотите прощаться… Это ведь не так?

— Я не хочу с тобой прощаться. Не думай об этом. Просто не думай.

— Но я почувствовала. Я это почувствовала. А еще… я была в этом музее перед встречей с вами… когда вы за мной заехали… и отвезли в деревушку Черчилля, попросив зачитать текст о Париже… угрожая публичным чтением в мэрии… — захлебываясь от слез, я рассмеялась.

— Я тебя очень прошу… Успокойся. Давай наконец-то попробуем твой замечательный ужин и вино.

— Давайте… А можно я потрогаю ту книжку на столике?

— Тебе можно все. Если хочешь, можешь вообще оставить ее себе. — Дженнаро взял с тарелки кусочек португальской ветчины и парочку черри. — Мадемуазель, так вы прекрасно готовите…

— Да, это блюдо сложно испортить. — Оторвавшись от завораживающих страниц, я с удовольствием наблюдала, как синьор Инганнаморте поглощает результат моего кулинарного мастерства. — Но если я возьму себе эту книгу, получается, что я ее украду?

— Просто переместите из одного места в другое, — хохотнул Дженнаро. — Берите на здоровье.