Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - [11]

Бррр.

— Мой юный принц, вам не следует сюда заходить, — проворчала она. — Это уродует всех нас…

— Но это всего лишь музейные экспонаты, — сказал Али.

— Ну и что, черт возьми, — возразила Стефани. — Глядя отсюда, даже Карден, Диор и Живанши кажутся благодетелями человечества…

Бобо был на вершине блаженства.

— Какое восхитительное место! — воскликнул он. — Я вижу, что ваш почтенный отец был настоящим знатоком.

Юный принц согласился позировать для снимков в обществе Стефани, которая сменила десять разных туалетов; в качестве фона Бобо любовно выбирал самое смертоносное оружие. Принц согласился надеть парадные одежды. Когда он облачился в длинную парчовую тунику, расшитую серебряными нитями и жемчужинами, надел на голову белый тюрбан, шлейф от которого падал ему на плечо, и заткнул за пояс большой изогнутый кинжал — джамбию,[28] его лицо внезапно утратило свою обворожительную юношескую свежесть и показалось более суровым и даже жестоким. Стефани вспомнила, что величайшему завоевателю всех времен Александру Македонскому было всего лишь шестнадцать, когда за его спиной остались поверженные империи…

— Сколько вам лет, Али?

— Скоро будет пятнадцать…

Он бросил на Стефани чуть мечтательный взгляд и, поколебавшись секунду, произнес:

— Если бы мы все еще жили при монархии, то у меня бы уже была жена.

Осмотр дворца занял у них два часа. В этом было что-то трогательное: принц-ребенок жил один в ста двадцати двух огромных комнатах. Ни семьи, ни друзей: никого, кроме армии слуг.

Между тем был один человек, который всюду следовал за принцем — более странных существ Стефани еще видеть не доводилось. Это был своеобразный восточный — укрупненный и улучшенный — вариант одного из тех борцов кетча, которым тем больше платят, чем они страшнее. Его голова, плечи и руки нарушали в своей совокупности все пропорции, присущие человеческим существам, и придавали ему вид архаичный и как бы незавершенный. Он наводил на мысль о Вавилонии, боях гладиаторов и больших бронзовых статуях Непала. Кожа у него на лице была натянута так туго, что словно бы прилипла к костям, после чего в чертах не осталось и следа выражения, и определить возраст стало невозможно. Череп, прикрытый желтой тюбетейкой благочестивых шахиров, или «гази»,[29] был совершенно лишен волос, а белки глаз под медлительными черепашьими веками отсвечивали желтизной старой слоновой кости. Взгляд был неподвижным, каким-то жидким и застывшим одновременно, подобным тем прудам со стоячей водой, где развиваются жизни темные и скрытые. Он был одет в некое подобие распашного жилета из синего шелка, в турецкие шальвары того же цвета; талию опоясывал традиционный красный бахд шахиров.

— Кто этот невероятный удав?

Али повернулся к явлению из древних времен, которое стояло позади него, скрестив руки, и улыбнулся.

— Это любимый слуга моего отца. Он меня вырастил и никогда со мной не расстается. Его зовут Мурад.

— Стефани, дорогая… — прошептал Бобо с умоляющим взглядом.

Стефани вздохнула и пошла надевать оранжевый костюм от Унгаро. Бобо сделал около двадцати снимков Стефани в компании с этой гигантской черепахой, которая во время съемки сохраняла полную невозмутимость.

— Он восхитителен, ну просто восхитителен! — лепетал Бобо, прильнув глазом к видоискателю. — Если вы когда-нибудь надумаете с ним расстаться, Ваше Высочество, я его у вас куплю…

Массимо дель Кампо насмешливо фыркнул и загасил сигарету о ширазскую бронзу.

— Прежде он носил титул «меченосца», — сказал принц. — Его обязанности состояли в том, чтобы обеспечивать личную охрану имама… он спал у его двери. В некоторых особо торжественных случаях он выполнял также роль палача… На эту работу был большой спрос.

— Как интересно, — проговорила Стефани с несколько натянутой улыбкой и полным отсутствием искренности. Она была возмущена и чувствовала себя полной лицемеркой. В голове не укладывалось, как можно доверить ребенка такой няне. Палач в качестве товарища игр… Она с ужасом подумала, какие игрушки он давал мальчику…

— Знаете, он очень милый, — сказал Али, который почувствовал ее неодобрение.

— Я не сомневаюсь, — вежливо откликнулась Стефани.

Она старалась не смотреть на старого великана, но из-за своих усилий еще острее ощущала его присутствие. Разок-другой она украдкой взглянула на него, так как лучше уж было его видеть, чем чувствовать у себя за спиной. Самым отталкивающим в этом восточном Франкенштейне был рот: линия губ изгибалась полумесяцем, правая сторона была явно длиннее левой — и от этого создавалось впечатление, будто она была прорублена ударами тех джамбий, что все они здесь носили за поясом, на животе. Казалось, что так природа отметила его лицо самим символом ислама.

— Никто не был так предан моему отцу, как Мурад, — сказал принц. — Он навещал племянников в горах, когда толпа завладела дворцом и схватила имама… Если бы он был здесь… Он дрался бы до последнего. Мне потребовались многие недели, чтобы получить у правительства разрешение вернуть сюда Мурада. Знаете, это легендарный воин. В тринадцать лет он уже сражался на стороне Ибн Сауда…[30]

Он, должно быть, осознал, что говорит о прошлом с излишним жаром, и несколько смущенно улыбнулся.