Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - [31]

, что сознание можно пересадить, а лучшее свидетельство работы сознания – поведение организма. Демихов и его короткая зернистая кинохроника, история Ричарда Херрика – все это разбудило в Уайте жажду исследовать возможности науки, вымостило для него путь. Еще год назад поездка в Лос-Анджелес казалась далеким путешествием. Но теперь, задавшись вопросом, как убедить коллег в том, что изолированный мозг остается живым, Уайт обратил взор в сторону Москвы. Возможно, какие-то ответы есть у Демихова с его двухголовыми собаками.

В кипе корреспонденции на столе Уайта встречались на удивление официальные письма. Он откладывал их в сторону под разными предлогами, а теперь решил взглянуть на них новыми глазами. Отправителем значился 1-й Московский медицинский институт имени Сеченова, где, по слухам, проводил некоторые из своих опытов Демихов.

Уайта приглашают за железный занавес.

Глава 4 Мозг за железным занавесом, или наука, водка и хорошенькие девушки

В мае 1966 года Академия наук СССР пригласила американское океанографическое судно зайти в Ленинградский порт. Американцы собирались участвовать во II Международном океанографическом конгрессе, который должен был состояться в конце месяца в Москве[150]. На борту судна «Сайлас Бент» находилось новейшее научное оборудование и ученые (34 человека), но не успел корабль отплыть из Нью-Йорка, вмешалось Министерство иностранных дел СССР: если «Сайлас Бент» приблизится к советским водам, его будут рассматривать как военное судно и реагировать соответственно. США выразили официальный протест, – да, корабль военный, но оснащен исключительно компьютерами, на борту нет никакого оружия! – однако безуспешно. «Это самое современное и лучшее океанографическое судно в мире», – заявило военно-морское министерство США, добавив, что Кремль просто боится взглянуть правде в глаза и убедиться, насколько шагнули вперед американские технологии[151].

Кремль видел ситуацию совершенно иначе. В советских газетах то и дело писали о шпионах, которые под видом ученых внедряются в государственные учреждения, чтобы выкрасть секреты. Запрет американскому судну заходить в советские воды стал очередным признаком ухудшения советско-американских отношений и ужесточения холодной войны, особенно на фоне эскалации военных действий США во Вьетнаме, где к тому времени находились 184 000 военнослужащих и велись массированные бомбардировки.

И все же в ноябре того же года доктор Уайт летит в Москву первым классом с разрешения (и при финансовой поддержке) советского правительства.

Звякают стаканы, а под полом, затянутым ковровым покрытием, ревут, готовясь к взлету, двигатели. Как бы ни расписывали красочные рекламные щиты все достоинства «невероятно тихих» новомодных реактивных самолетов, стальные птицы еще ревут и дребезжат, взлетая в небеса. Уайт откидывается на спинку сиденья, похожего на кожаное кресло. А сам салон самолета напоминает коктейль-бар. Стюардессы на высоких каблуках (согласно трем критериям отбора: молодые, привлекательные и незамужние) толкают тележки с изысканной едой в фарфоровой посуде и разливают в хрустальные бокалы шампанское. Попутчики Уайта одеты нарядно, будто собираются в театр. Уайт по такому случаю тоже облачился в выходной костюм, который пришлось немного расставить: доктор сдувался и раздувался, как мяч, потому что во время напряженной работы забывал поесть, а в свободные дни наверстывал все недоеденное. Сейчас он как раз набирает вес, но на пути в коммунистическую Москву и на высоте почти 20 километров аппетит у доктора Уайта неважный.

Приглашения начали приходить год назад, после публикаций Уайта в Nature и The New York Times. Лабораторию исследования мозга в клинике «Метро» посетила советская делегация – редкое явление, но такое желанное для клиники! Прощаясь, гости любезно пригласили Уайта лететь с ними в Россию. Ну, это просто из вежливости, решил он. Но все было всерьез. Последовали официальные письма. Может быть, океанологов в СССР видеть и не хотели, но вот в биологах и хирургах оказались весьма заинтересованы. Приглашение получил и Гарольд Хиллман, англичанин из Суррея, с которым Уайт не раз общался на конференциях, поскольку их научные интересы соприкасались. Хиллман, ученый-биолог, специализировался на умирании и оживании организмов (то есть на реанимации почти мертвых). Хорошо известна его фраза: «Смерть не мгновенна, это процесс»[152].

Хиллман высоко ценит работу Демихова и Уайта, и его манят загадочные исследования по ту сторону железного занавеса, где невероятные прорывы совершаются благодаря активному участию государства и некоторому безразличию к этике. Но одним этим любопытство Уайта не разбудить. Когда пришли первые приглашения, он ворчал: «Ну и чего ради я попрусь в эту кошмарную страну?»[153] В итоге Уайт «поперся» ради Демихова. Нужно доказать, что пересаженный или изолированный мозг может думать, найти этому твердые доказательства. Без них разговаривать с Обществом Кушинга смысла нет.

Как католик, Уайт содрогался при мысли об отношении СССР к религии. Как гражданин и патриот, он искренне считал, что неправильно ехать в страну коммунистов, тем более туда, где Америку считают главным врагом. Опасения Уайта были небезосновательны. Месяцем раньше профессора Гарварда, прилетевшего в Москву, обвинили в шпионаже и выдворили из страны, а как раз тогда, когда Уайт летел через океан, двоих отставных американских военных схватили за прогулку вблизи советско-финской границы