Голова быка - [14]

Глава 3

Виктор любил свой отдел. Подобно кулику, хвалившему свое болото, он любил свой кабинет, заваленный от пола до потолка неразобранными бумагами, любил продавленную раскладушку, на которой часто оставался ночевать в управлении, любил шум и гвалт общей комнаты, где двадцать четыре часа в сутки горел свет и пахло свежезаваренным кофе — к кануну прошлого года они с коллегами сбросились все-таки на паровую экспрессо-машину. К мертвякам, как их называли в народе, он пришел в восемнадцать, отработав до того положенные два года на улице, и с тех пор ни разу не думал о том, чтобы сменить место работы. Седьмой отдел стал для него домом, который Эйзенхарт знал как свои пять пальцев: вот и сейчас он знал, что через стенку от его кабинета сейчас вздыхал над отчетом Берт, как всегда оттянувший его написание до последнего, а по коридору через пять минут поплывет запах вишневого табака — это комиссар Роббе, начальник седьмого отдела, страдавший после смерти жены от бессоницы, войдет в свой кабинет в шесть утра и сразу же начнет раскуривать трубку. И, как это случается с любимым домом, его несовершенства вроде вечного беспорядка и старой скрипучей мебели только добавляли в представлении Эйзенхарта уюта.

Четвертое отделение, напротив, уютным никто бы не назвал. Эйзенхарт дотронулся до выкрашенных в стальной цвет стен: в их отделе их скрывали дубовые панели. Здесь их сняли после сделанного в прошлом году по поводу приезда нового начальника ремонта, заодно поставив новую мебель, строгие геометрические формы которой навевали мысли о прозекторской двумя этажами ниже. Все столы в общей комнате были девственно чисты — они не говорили ничего о своих владельцах, но зато многое об их начальнике. В образцовом порядке глазу было не за что зацепиться.

Атмосфера в отделе тоже была близка к лакедемонийской. Вынужденный ждать на стуле для посетителей, пока его пустят к комиссару, Эйзенхарт попробовал переброситься парой слов с коллегами, но был вынужден отступить. Из столов сейчас была занята треть, за ними молча корпели сержанты. Сосредоточенное молчание прерывалось, лишь когда в зале появлялись телеграфисты (на секунду Виктор даже позавидовал: они могли позволить держать в штате собственных телеграфистов! В их отделе порой приходилось платить за марки из собственного кармана) с новыми сообщениями. На посетителя из соседнего отделения никто не обращал внимания, заставляя того изнывать от скуки.

— Вы опоздали, — не отрываясь от бумаг, сообщил ему Конрад, когда секретарь наконец пригласил Эйзенхарта к нему в кабинет. — Совещание уже закончилось.

— Я бы непременно пришел вовремя, если бы мне сообщили, когда оно состоится, — нахмурился Эйзенхарт. — Послушайте, я к вам по делу. У меня появилась идея…

Он пересказал комиссару озвученную эту ночью теорию — безумную и фантастическую, на его взгляд, — но удивить его не смог.

— Долго же до вас доходило, — комиссар иронически изогнул бровь. — Сами додумались, или кто подсказал?

— Сам, — не моргнув глазом соврал Эйзенхарт. — Так вы об этом знали?

— Разумеется, и уже давно.

Виктор почувствовал, как в груди нарастало возмущение.

— Послушайте, мы не можем работать вместе, если вы не раскрываете информацию.

— Детектив Эйзенхарт, — комиссар отвернулся к окну, холодное зимнее солнце осветило орлиный профиль. — Позвольте мне напомнить, что первым информацию скрыли вы. Да, мне известно о нападении на вашего родственника. И о двух трупах, лежащих — или, точнее, лежавших — в морге, о которых вы забыли мне сообщить. Не перебивайте, — он предупреждающе поднял руку, — и не пытайтесь оправдаться. Ваше поведение прошлой ночью было непрофессиональным и недопустимым. Я не буду подавать на вас рапорт, учитывая занимаемую вашим отцом должность, это все равно было бы бесполезно, но с сегодняшнего дня я отстраняю вас от расследования.

— Вы не имеете на это права, — возразил Эйзенхарт.

— Не имею. Протокол требует, чтобы в подобных делах был задействован представитель убойного раздела, в данном случае, вы, как полицейский, обнаруживший труп Хевеля. И вы будете задействованы. Номинально. Мы сообщим вам, когда найдем убийцу.

Эйзенхарт не удержался и спросил.

— А если я найду его первым?

— Я не могу запретить вам заниматься этим делом, — комиссар смерил его тяжелым взглядом, — но я могу настоятельно посоветовать вам не переходить мне дорогу. Это было бы в ваших интересах. К тому же, подумайте сами, каковы шансы у вас в одиночку найти его убийцу, без информации и связей, имеющихся у моего отдела?

"Вы удивитесь" — хмыкнул про себя Эйзенхарт, но не стал ничего отвечать.

— Займитесь своими делами, — продолжил Конрад. — У вас ведь наверняка должны быть и другие расследования. Не тратьте свое время на Хевеля.

В кабинет постучали, и один из виденных Эйзенхартом ранее телеграфистов поспешил передать сообщение.

— Это все, с чем вы пришли? — спросил комиссар, стремительно теряя интерес к Эйзенхарту.

— Так точно, сэр.

— В таком случае свободны, — Конрад взмахнул рукой, указывая на выход. — Да, детектив! До моих людей дошли слухи, что Верзила Шон объявился в Гетценбурге. Уберите своего ручного медведя, пока никто ничего не заподозрил, и предоставьте этим заниматься профессионалам. Вы меня поняли?