Голоса прошлого - [39]

    Через какое– то время встала, прошла в санузел. Медленно, давая привыкнуть глазам, включился мягкий свет. Зеркала...

    Зеркала отразили страшную, как сама смерть, тётку с мешками под глазами, с очень нездоровым цветом лица и припорошенными какой– то белёсой пылью встрёпанными патлами. Я криво усмехнулась, отражение скривило ухмылку в ответ. Хороша– а, ничего не скажешь... Хороша.

    Я смочила ладони, провела по волосам, чтобы смахнуть пыль, недоумевая, где это я умудрилась так сильно вымазаться. Ничего не получилось.

    Это оказалась не пыль.

    Седина. Довольно сильная.

    Не знаю, сколько я так простояла, таращась на своё отражение. Немало, надо думать.

    А потом пустота взорвалась дикой болью. Перехватило сердце, и воздуха не хватало. Коленки подогнулись сами собой. Слёзы прорвали барьер и хлынули потоком. Ненавижу слёзы, ненавижу плакать, но тут решительно ничего не получалось сделать. Не получалось взять себя в руки.

    Рыдания уносили с собой жизнь Шокквалема катарга, всю его чёртову жизнь вместе с его чувствами, памятью, долгом, военными секретами, и осколки пустоты, уходили вместе с ним тоже, а где– то совсем рядом, в глубине сознания, грело ласковым теплом далёкое солнце инфосферы и сочувственное присутствие Ванессы.

    По– прежнему не хочешь забыть?

    По– прежнему хочу помнить.

    Ты интуитивно выбрала самый действенный способ – через эмпатоформы потерь, стыда и боли. Но такой способ опасен для самого допрашивающего. Слишком велик риск сорваться, свести с ума душу и остаться такой навсегда. Запомни эту первую боль, береги её, пригодится в дальнейшем. Пока тебе больно, ты живёшь...

    Осознание, что я не одна, пришло резким рывком. После того, как поток иссяк вместе с последними силами. Поначалу мне было наплевать. Потом...

    Реальность вошла в сознание вместе с ментальным обликом Ирэны Патоки. Вот досада... принесло же именно её, не кого– нибудь другого.

    – Я это... хм, – заговорила она в ответ на мой взгляд. – А ты тут... и не уходишь... ну и... вот...

    Понятно. Не ушла сразу, потом – не смогла. Внезапное косноязычие признанной острословки немного удивляло. Я не чувствовала обычной холодноватой враждебности, вот в чём дело. Какое в принципе может быть отношение к ревущей белугой дуре? Кроме презрения, – никакого. А вот здесь поди ж ты.

    Так. Взять себя в руки. Встать. Умыться...

    – Слышь, – неуверенно сказала Патока мне в спину. – У меня краска есть, с мультинастройками. Подобрать под твой цвет легко можно... И держится долго. Вернёмся на базу, расскажу, где брать.

    Я изумлённо обернулась к ней

    – Как, ты тоже?..

    – Нет, – мотнула она головой. – Просто мне свой натуральный цвет не нравится. Вот и...

    Её натуральный цвет – рыжий, пришло понимание. Причём не просто рыжий, а огненно– красный, почти алый. Таких среди ольров дополна. В клане Иларийонов. Наверняка Ирэну жестоко дразнили в детстве. Ну, а в армии... В армии тоже зубоскалов хватает.

    – Давай краску, – вздохнула я.

    – Угу, – она повернулась, чтобы уйти.

    – Ирэн, – я осторожно придержала её за рукав. – Спасибо.

    Она кивнула. И ушла.

    За краской.

ГЛАВА 3

– Без брони как без кожи, – угрюмо выразила Алеська общие впечатления.

    Сказала. Но ощущеньице и впрямь.... Будто стоишь голяком под прицелом, и прикрыться нечем.

    Но всё, что способно засветиться на сканерах, осталось на базе. Мы шли по вражеской территории. То есть, под нею.

    Никогда не любила пещер.

    В конце нашей миссии меня ожидал свет. Определялся он чётко: стена огня, отсекающая будущее. Благодаря психокинетической паранорме я всегда жила с ощущением того, что я есть. Я есть завтра, я есть послезавтра, через полгода, через год... А здесь – как стена, как тупик. Море огня, и не понять, что за нею: я есть или меня больше нет.

    Впервые в жизни я не знала, во что ввязываюсь и чем оно для меня закончится. Идущие со мной имели точно такой же прогноз. Скверно...

   Похожее чувство я испытывала не раз в клинике, во время медицинской практики. И не всегда оно означало непременную смерть пациента, к слову говоря. Ясновидение, побочный бонус любой психокинетической паранормы, самое сложное, самое неизученное и непонятное явление. К нему привыкаешь. Привыкаешь к заданной определённости существования. Привычка быстро становится слабостью: поневоле начинаешь подстраивать свои решения под угаданную вероятность. И ошибаешься. Раз за разом – ошибаешься. Каждая такая ошибка ложится на душу тяжким грузом. Ведь её могло бы не быть, если бы... Знакомые, бесконечные 'если бы'! В чём схожи врач и военный командир? У каждого из них есть своё личное кладбище.

    Им не хвастаются. Его не выставляют напоказ. С ним просто живут, насколько хватает сил...

    Пещеры уходили вглубь и вниз. Торжественная анфилада огромных 'комнат' сменилась узкими извилистыми коридорами, невероятной протяжённости по вертикали. Потолка не чувствовалось совсем, а он был, иначе сюда проникал бы дневной свет с поверхности. Где– то за коридорами, за чередой чёрных озёр, начинался 'Фиолетовый Полигон Шестнадцать'. Так обозначали это место враги. Чем– то оно было для них важно. Настолько важно, что срок этому 'полигону' оставался – два раза не гадать, ровно до тех пор, пока к нему не соберутся отборные части их пехоты и авиации. Чтобы уничтожить. Чтобы не досталось нам.